Две жизни Лидии Бёрд - [3]

Я смотрю на часы, ничего не соображая, потому что, когда я закрыла глаза, стоял ясный день, но теперь стемнело и кто-то, видимо Элли, включил свет. Для нее такая забота совершенно естественна. Я всегда думала о ней как об улучшенном варианте самой себя. Мы с ней одного роста и одинакового сложения, но она темнее меня – у нее темные волосы и глаза. А еще добрее меня; нередко даже слишком добра во вред себе. Элли проводила со мной бо́льшую часть дня. Этим утром заглянула еще и мамина сестра, тетя Джун. Полагаю, мама организовала смены, чтобы знать: я не остаюсь одна больше чем на час-другой. И скорее всего, на ее холодильнике висит расписание, где-то рядом со списком покупок на всю неделю и дневником питания, который она ведет для занятий по похудению. Моя мама очень любит разные списки.

– Наверх куда? – Я немного выпрямляюсь и замечаю стакан с водой и пузырек с пилюлями в руках Элли.

– В постель! – отрезает она с легким оттенком металла в голосе.

– Мне и здесь хорошо, – бормочу я, хотя наш диван не слишком приспособлен для сна. – И вообще еще рано. Мы можем посмотреть… – Я вяло машу рукой в сторону телевизора в углу, пытаясь вспомнить какую-нибудь мыльную оперу, и вздыхаю, раздраженная тем, что мозг не справляется с задачей. – Ну, знаешь, то, где паб, и лысые люди, и шумно…

Сестра округляет глаза и улыбается:

– Ты имеешь в виду «Жителей Ист-Энда»?

– Ну да, именно его. – Я окидываю взглядом комнату в поисках телевизионного пульта.

– Этот сериал уже закончился. И, кроме того, ты не смотрела его по крайней мере лет пять.

– Я смотрю… Там… там еще та женщина с длинными серьгами и… и Барбара Виндзор. – Я вскидываю голову.

Элли закатывает глаза:

– Обе умерли.

Бедняжки, и бедные их семьи…

Элли протягивает мне руку.

– Лидия, пора спать, – говорит она мягко, но твердо, скорее как сиделка, чем как сестра.

Мои глаза обжигает слезами.

– Вряд ли я смогу…

– Сможешь! – решительно заявляет Элли, все так же протягивая мне руку. – И что собираешься делать? Будешь всю оставшуюся жизнь спать на диване?

– А что тут плохого?

Элли садится на краешек дивана рядом со мной и берет меня за руку, положив пилюли на колени.

– Плохого – ничего, но и хорошего тоже. Ведь если бы здесь остался в одиночестве Фредди, а не ты, разве ты не желала бы ему нормально выспаться?

Я киваю. Конечно желала бы.

– Вообще-то, ты являлась бы ему до тех пор, пока бы он этого не сделал, – уточняет сестра, поглаживая мне руку.

И я чуть не задыхаюсь от слез, постоянно душащих меня со дня смерти Фредди.

Элли вытряхивает себе на ладонь ядовито-розовую пилюлю; на этикетке пузырька жирными черными буквами напечатано мое имя. Лидия Бёрд, а дальше непроизносимое название пилюль. Этим меня намерены привести в норму? Несколько недель крепкого сна и я снова буду в полном порядке?

Элли твердо смотрит мне в глаза, а по моим щекам ползут слезы при мысли о том, насколько я эмоционально и физически измотана. Или, по крайней мере, надеюсь на это, так как не думаю, что смогу выжить, если есть еще куда падать. Взяв пилюлю дрожащими пальцами, я кладу ее в рот и запиваю водой.

На пороге спальни поворачиваюсь к Элли и шепчу:

– Я должна остаться одна.

Элли отводит с моих глаз упавшие волосы.

– Ты уверена? – Ее темные глаза изучают мое лицо. – Я могу посидеть с тобой, пока ты не заснешь, если хочешь.

Я фыркаю, уставившись в пол и не смахивая слез:

– Знаю, что можешь. – Я хватаю ее руку и крепко сжимаю. – Но мне кажется, я лучше…

Не могу найти нужные слова то ли из-за пилюли, которая уже начала действовать, то ли просто потому, что подходящих слов не существует.

– Буду внизу, – кивает Элли, – если вдруг тебе понадоблюсь, ладно? Я никуда не уйду.

Мои пальцы обхватывают ручку двери. Я держу эту дверь закрытой с того самого дня, как мама поменяла постельное белье. Не хочу даже случайно увидеть свежую постель, когда иду в ванную. Я мысленно очертила здесь запретную зону, как ограждают желтой лентой место преступления.

– Это просто кровать, – шепчу я, распахивая дверь.

Передо мной нет желтой полицейской ленты, а под кроватью не прячутся чудовища. Но и Фредди Хантера там тоже нет, и это разбивает сердце.

– Просто кровать, – подтверждает Элли и гладит меня по спине. – Чтобы отдохнуть.

Она лжет. Мы обе знаем, что это нечто большее. Именно эта комната – моя и Фредди спальня – стала одной из многих причин для покупки этого дома. Просторная, днем залитая светом благодаря большим окнам с раздвижными рамами и медового цвета дощатым полом, в ясные ночи она становилась полосатой из-за лунного света и теней от рам.

Кто-то, предположительно Элли, уже включил лампу у кровати, и меня приветствовало озерцо золотистого света, хотя солнце еще не совсем скрылось. И постель уже приготовили – прямо как в отеле… Когда я закрыла за собой дверь, меня окутал аромат свежего белья. И никаких следов аромата моего парфюма, смешавшегося с запахом лосьона после бритья, которым пользовался Фредди. Никаких смятых рубашек, небрежно брошенных в кресло, или ботинок, отлетевших до самого гардероба. Все аккуратно до невозможности, будто я гостья в собственной жизни.