Две зари - [125]

Ее ответный взгляд так удивил Святослава, что он почти опешил. Он будто впервые обнаружил, что у этого существа, молчаливой скользящей тени, есть глаза – широко расставленные, голубые, пылающие живым чувством. Хотелось спросить «чего смотришь?», но это было бы слишком по-детски.

– Ну… скоро мать воротится, не говорила она? – произнес он наконец, когда этот нелепый поединок взглядами стал невыносим.

– Кто я такая, чтобы мне княгиня о делах своих докладывала? – ответила Малуша, и вызывающий ее взгляд, твердый голос противоречили смиренному смыслу слов. – А ты будто боишься наедине со мной остаться? – насмешливо добавила она.

– Я? – Святослав так удивился, что даже привстал. – Боюсь? Тебя?

Как если бы мышь заявила волку, что он ее боится.

– Ну а как же? Жить ты мне не даешь – отчего? По злобе? Чем я тебе не угодила?

– Я тебе жить не даю? – Святослава задела эта явная напраслина. – Да разве я тебя когда обижал? Хоть пальцем тронул?

– А ты уже и забыл? – Малуша уперла руку в бок, чтобы вызвать в сердце храбрость. – И трех дней не прошло, как ты мне не велел замуж идти. Отчего? Отчего ты до родни своей зол, как волк?

– Замуж… – В мыслях Святослава об этом деле участь самой Малуши занимала так мало места, что сейчас он не сразу связал свое решение с ее обвинениями. – И ты туда же! Да как же я тебя замуж отдам – Вещего правнучку, Олега-младшего внучку, Володислава деревского дочь! Чтобы муж твой на эти столы вздумал моститься – и киевский, и деревский? Да в рот ему копыто! Я еще с ума не рехнулся! Чтобы дети твои с моими детьми ратились! Дескать, потому что они тоже Вещего внуки! Не бывать этому! Я матери сказал и… – Он сам дивился, что объясняет свои княжеские решения ключнице, и закончил: – Не будет этого никогда!

– Детей моих ты боишься? – Малуша выразительно стиснула руки перед грудью и посмотрела на него почти с сожалением. – Их на свете еще нет, а ты, удалой молодец, стольких земель победитель, боишься их!

– Это их сейчас на свете нет. А народятся – не успеешь оглянуться, как чуть что… А ты, подруга, сыскала себе жениха! Он же Хельги Красного сын! Он сам – внук Вещего! Я не рехнулся, чтобы своими руками кому в руки меч на меня самого вложить!

– И что же, – Малуша, ничего уже не боясь, склонила голову к плечу, – на всем свете нет таких, за кого мне выйти, чтобы князь киевский спокоен был?

Бояться было поздно, она уже наговорила… Да пусть он хоть в поруб ее бросит, пусть велит жидинам продать – лучше за морем сгинуть, чем всю жизнь помнить свое унижение. Пусть ее принижают сильные – она свое достоинство не забудет до самой смерти.

– Да где я такого возьму, – проворчал Святослав, – чтобы ему верить… как себе? Улебу верил – и он предал.

– Тогда одно остается, – Малуша светло и ласково улыбнулась, но чувствовала себя так, будто улыбается с ножом у горла, – возьми меня сам за себя. Будут мои дети – твоими детьми, не придется тебе опасаться их? Или я, Вещего родная правнучка, из Киева, Сварожьего рода, тебе нехороша?

Святослав в изумлении смотрел на нее, не веря тому, что услышал. Малуша и сама удивилась, что сказала это. Она не ждала согласия – кто он и кто она, какая из нее жена для него? Хотела лишь насладиться видом его растерянности – посмотреть, как он будет чувствовать себя дурнем и не находить ответа. Или брякнет глупость какую-нибудь и сам устыдится.

Но Святослав молчал, не в силах придумать ответа. Мысль взять в жены эту мышь с ключами казалась нелепой, но он не мог себе уяснить, а почему? Он привык смотреть на пленницу Деревской войны, как на малое дитя – но с тех пор, как она здесь появилась, прошло десять лет. На ней хотел жениться Етон, хотел Торлейв… да и чем она не невеста? Она уже в самой поре – моложе выходят замуж. Хороша собой. И родом выше, чем обе его другие жены. Только ключи…

Но ключи как привязали, так и отвязать можно. Конечно, ее дети навсегда останутся детьми рабыни для любого, у кого будет охота их принизить. Но у него уже есть два сына – от водимых жен, княгинь. Для киевского стола хватит.

Малуша увидела, как его взгляд изменился. Из удивленного он стал… предвкушающим.

– Ты хочешь за меня выйти? – спросил Святослав, и Малуша с изумлением уловила, что это «хочешь» он произнес безо всякой издевки, как будто и впрямь пытался убедиться в ее согласии. – А то сестрой твоей мать до сих пор меня все попрекает.

– Сестро… ты про Горяну! – сообразила Малуша. – Она мне вуйка.

– Обое рябое. Не будешь потом плакаться, что-де я тебя силой взял, принудил, обидел сироту горькую?

– Я не… – «Я не сирота», собралась сказать Малуша, но чутье удержало ее от упоминания этого опасного в ее положении обстоятельства. – Не буду попрекать.

Душу медленно, но уверенно заливал горячий свет ликованья. Свершилось чудо, о котором она столько молила. Святослав был согласен. Он готов взять ее в жены… освободить от ключей, вывести из рабства, посадить рядом с собой… Мысленно Малуша в один миг вознеслась от земли в самое небо и на весь мир смотрела с облаков, одетая золотом солнца. Не Етон, не Торлейв, а тот же, кто обратил ее в рабство, даст ей свободу и честь. Князь киевский, самый могущественный человек из всех, кого она знала. Все будет, как она мечтала. Слишком привыкшая к трудностям и разочарованиям, Малуша сама себе не верила. У нее отняли серебряный перстенек, зато гривна золотая сама на шею упала. Она будет женой князя… Святослава…