Две зари - [117]

Епископ был одет в широкий камизий темно-серого цвета и такой же худ с оплечьем. Голову прикрывала обычная его вязаная шапочка. На площадке уже пылали два больших костра, разложенные в трех-четырех шагах один от другого. Возле них громоздились кучи высушенных дров и стояли отроки Эльги с лопатами в руках. Принесли четыре ведра с водой и поставили поблизости, лишь с таким расчетом, чтобы вода не нагрелась от огня. С одной стороны стояли Эльга, возле нее Горяна, Мистина, Лют, Острогляд, Одульв, Торлейв; с другой – Святослав с Игмором, Асмундом, Вуефастом и еще несколькими ближиками.

– Он чего, одетый будет? – спросил Игмор. – Княже, а что, если у него под платьем обереги какие? Наузы, от огня наговоренные?

– Под таким платьем кольчугу можно спрятать! – хмыкнул Болва, хотя понятно было, что с кольчугой среди огня человеку будет еще хуже, чем без нее.

– Пусть снимает одежу, – заговорили гриди. – Чтоб уж без сомнений!

– Во всем этом ты слишком хорошо защищен от огня, – сказал Святослав, осматривая епископа: надень тот худ на голову и спрячь руки в рукава, огонь не коснется и волоска его. – Если тебя защищает бог, то столько платья тебе не нужно.

– Оставь его! – возразила Эльга. – Я не желаю видеть здесь голого бискупа!

– Пусть верхницу снимет! – сказал Вуефаст.

– Я хочу, чтобы ты снял верхнее платье, – сказал епископу Святослав. – Иначе люди будут сомневаться, и все это зря.

– Очень верное решение, князь, – заметил отец Ставракий. – Ты ведь хочешь убедиться, что бог защищает самого этого мужа, а не его одежду!

Эльга развела руками, соглашаясь с этими доводами.

Адальберт немного переменился в лице и помедлил. Но потом лицо его разгладилось: испытание стало труднее, но это была не причина отступать.

– Хорошо, – кивнул он. – Вы увидите, всевышний бог… Сорочку мне можно оставить?

– Да! – решительно сказала Эльга.

– Пусть он поклянется, что у него нет под сорочкой наузов, – добавил Болва.

– Я подтверждаю, – Адальберт перекрестился, – что под этой одеждой у меня нет ни единого оберега, кроме славного креста Господня.

– Крест можно, – сказала Эльга, пресекая возражения уже открывшего рот Игмора. – Крещеные люди носят кресты, и…

– От огня или железа они не спасают, хоть глаз поставлю, – закончил Мистина. – Я видел.

Адальберт развязал простой тонкий пояс, с помощью слуги снял худ и камизий. Теперь на нем была только длинная серовато-белая сорочка из довольно грубого на вид полотна. Снова надев шапочку, епископ сложил руки перед грудью.

– Патэр ностэр, кви эс ин цэлис, санктифицэтур номэн туум. Адвэниат рэгнум туум. Фиат волюнтас туа, сикут ин цэлё, эт ин тэрра…

Толпа негромко гудела, глядя, как бискуп произносит молитву Господню на том языке, на котором в Риме только и считали возможным обращаться к богу. Но вот он закончил. Немецкий пресвитер, отец Энгильхард, передал ему Евангелие, обложенное досками в красной ткани. Взяв его и прижав к груди, Адальберт кивнул Эльге, давая понять, что готов.

– Сейчас этот человек, Адальберт, бискуп, сядет меж двух костров, – объявил Святослав.

Толпа в ближних рядах затаила дыхание, чтобы не упустить ни слова. Подальше гул усилился: там все спрашивали друг у друга, что такое князь говорит.

– Как велит обычай, костры будут постепенно сдвигать ближе, пока… не обнаружится истина. Если сей муж не сгорит в то время… когда любой другой сгорел бы, это будет означать…

Святослав запнулся, сам не зная, как понять тот исход испытания, в который он не верил. Будет означать, что немец – злокозненный колдун? Выходит, они винят его в том же, в чем конунг Гейррёд подозревал Одина? Святослав только сейчас сообразил, что приготовил для христианского священника то самое испытание, какое проходил верховный бог его северных предков. Гримнир-Один не сгорел, хотя плащ его затлел. Если Адальберт не сгорит – это будет значит, что он равен богу?

Знай сам Адальберт, с кем его уравняли – согласился бы подражать языческому богу? Но у него огонь вызывал в памяти подвиги мучеников, и именно с ними он жаждал уравняться.

– Будет означать, что он говорит правду о силе Иисуса Христа, – закончила Эльга.

Святослав, не возражая, махнул рукой.

Адальберт ровным шагом прошел вперед и сел на землю, где ему указали. Теперь два костра горели по бокам от него, примерно в двух шагах каждый. Языки пламени еще не перекрывали расстояние между ними, но при порывах ветра почти долетали от одного до другого.

Прижав к груди Евангелие, Адальберт снова принялся шептать молитву. Сейчас он выглядел почти спокойным: его окружал со всех сторон плотный жар, но он чувствовал его только головой, шеей и кистями рук. Просушенные дрова давали мало дыма, и дышать удавалось еще почти свободно.

Закончив «Отче наш», Адальберт кивнул. Отроки взялись за лопаты и передвинули оба костра ближе к епископу.

Он снова опустил голову и принялся молиться. Приутихшее было от перемещения пламя вновь окрепло, жгучие языки почти касались его плеч и боков, но на сорочке пока не видно было никаких следов огня. Лицо епископа раскраснелось, со лба поползли на щеки капли пота. Но он продожал молиться, крепко прижимая к груди книгу в красном переплете и через каждые несколько слов судорожно хватая воздух ртом.