Две в одной - [58]

– Ну и наломал ты дров, дружище!

Ингер застонал, не открывая глаз. Потом он открыл глаза и с мольбой уставился на друга.

– Что мне теперь делать, Дирк? Я вёл себя как дурак, потому что люблю её. Я сейчас пойду к ней, встану на колени и буду умолять, чтобы она меня простила.

– Не поможет, друг мой, это не поможет, она тебя сейчас и слушать не станет. А меня, может быть, послушает. Давай так, ты идёшь к себе, а я пойду к ней и попытаюсь объяснить, что ты такой дурак только из-за Ринсы.

Ингер опять застонал. Потом отлепился от стены и с надеждой посмотрел на друга.

– Я тут подожду.

– Ну жди, – Дирк вздохнул и пошёл к закрытой двери. Звука запирающейся двери не было, значит, дверь до сих пор открыта.

Он зашёл внутрь гостиной.

Аника сидела на полу, там где стояла. Видимо, когда они вышли, она там же и осела без сил.

Дирк подошёл к ней, наклонился. Она подняла к нему залитое слезами лицо.

– Как больно, – тихо сказала она. – Я его так ждала.

Он поставил её, обняв за плечи, а потом поднял на руки, отнёс в спальню и положил на кровать. Затем принёс стул, поставил его у изголовья и поглаживая её по волосам, сказал:

– Аника, милая, прости, пожалуйста, Ингера.

Аня молчала, сил говорить не было. Ни говорить, ни жить, ни просто существовать.

Дирк продолжал:

– Ты про него ещё мало знаешь, он тебе не рассказывал, но в юности он пережил предательство любимой женщины. Она клялась в любви ему, а беременна оказалась от другого. И за другого вышла потом замуж. Её звали Ринса, и он очень любил её. Оказалось, что она обманывала его несколько месяцев, отправляясь из его объятий в постель к другому. С тех пор у него ничего серьёзного не было. Ты первая, кого он полюбил после того, как она растоптала его веру в любовь и женщин. Теперь он дует на воду, обжёгшись на молоке.

Дирк вздохнул.

– Прости его, Аника, милая, я уверен, ты знаешь, что такое любовь, и как больно может ранить человек, которого ты любишь. Много лет назад Ингер был ранен в самое сердце, и только страх пережить эту невыносимую боль ещё раз заставил его так ошибиться в тебе. Страх вообще плохой советчик.

Он тебя любит, Аника, прости его, пожалуйста.

Аня пошевелилась. Дирк своей защитной речью смог нащупать и потянуть ту самую живительную ниточку, которая медленно, но верно, потянула её из того глухого бескрайнего моря отчаяния, в котором она тонула. Ингер не подозревал её, Аню, в предательстве. Он просто смертельно испугался того, что она просто вторая Ринса, которая опять воспользовалась его чувствами.

Аня села. Боль уходила. Мир из обломков очень медленно и осторожно, словно боясь в это поверить, собирался в прежний вполне привлекательный вид, со светлым будущим впереди.

– Где он? Что с ним? – спросила она Дирка усталым голосом.

Граф понял, что раз она сейчас спрашивает об Ингере, то кризис миновал.

– Он тут, стоит у твоей двери, боится зайти, надеется, что ты его простишь за его безумие.

Она сидела на кровати и просто молчала. Отчаяние уходило, уступая место опустошению, сил ни на что уже не было. Ни чтоб звать Ингера, ни чтобы прогнать его.

Дирк всё решил за них сам.

Он встал, вышел в коридор и сказал, сидевшему у дверей Ингеру:

– Иди, я рассказал ей о Ринсе и она, кажется, поняла, что за сила притащила тебя сюда и заставила накинуться с этими дурацкими обвинениями. Её нельзя сейчас одну оставлять, вообразит себе невесть что, не разгребёшь потом. Это я тебе как опытный муж со десятком лет брака за спиной говорю. Иди к ней, теперь всё зависит от тебя. Она там в спальне сидит.

Ингер вошёл и остановился на пороге спальни.

На кровати прямо с ногами, на которые она натянула подол платья, сидела Аника: маленькая, съёжившаяся, несчастная, с распухшими от слёз глазами, с растрёпанной причёской и безучастным выражением лица.

У Ингера защемило в груди от раскаяния и нежности. Он подошёл, сел на кровать, посадил её к себе на колени и прижал к груди, надёжно спрятав в кольце своих рук. Она не сопротивлялась, а наоборот доверчиво к нему прижалась и глубоко-глубоко, как-то облегчённо вздохнула. Он гладил её по волосам и тихонько укачивал как маленького обиженного ребёнка. Слова опять были не нужны. Всё было понятно им обоим, его страх чуть было не сломал их общую судьбу.

Ингер не знал, как долго они так просидели. Аника заснула от слёз и переживаний, он чувствовал её сонное дыхание.

Хлопнула дверь. На пороге спальни появилась Илли, которая от картины сидящего на кровати грозного барона Ольвета с её хозяйкой, спящей у него на руках, просто остолбенела и вытаращила глаза.

Ингер осторожно положил спящую Анику на кровать, вышел в гостиную, поманил туда Илли и тихо сказал ещё не пришедшей в себя горничной:

– Я всё знаю. Никому ни словечка. Ни даже полсловечка. Я вечером зайду.

Илли растерянно кивнула, и он ушёл искать Керта, с которым ему давно было пора побеседовать.

* * *

После этого события помчались вскачь, пришпоренные самим Ингером.

Сначала барон остановил первого же попавшегося слугу и приказал срочно идти в цветник, взять там самый лучший букет и отнести в гостиную госпожи Аники. Стучаться очень тихо, чтобы её не разбудить.