Две силы - [4]

Впереди группы трусили двое пограничников, выполнявших смешанную роль следопытов и Пинкертонов. Их привычные глаза бежали по следам, оставленным конями тов. Светлова, следы эти, впрочем, были видны и без всякого следопытства. За следопытами двигалось начальство и рядом с начальством тов. Жучкин, проклинавший и научного работника, и полковника Задорина, и свою охранную службу, и даже академию наук СССР. Так двигался взвод, пока не выбрался на ту полянку, которую так старательно осматривал научный работник.

Полянка оказала на Жучкина отрезвляющее влияние, ещё больше, чем кирпичный чай.

– Мать твою, так он тут нас, как рябчиков, перехлопает в Божий свет, как в копеечку… – Жучкин вспомнил и “аппетический” прицел винтовки научного работника, и его серые, чему-то усмехавшиеся глаза… Товарищ Жучкин, вообще говоря, трусом не был, но посмертный орден за храбрость его интересовал очень мало. Мысли товарища Жучкина приобрели стремительность и ясность. Он вдавил левую плюру в бок коня, конь взвился штопором, Жучкин разразился матом и незаметно, но изо всех сил, потянул левый повод. Конь стал крутиться волчком, и, пока Жучкин ругался, взвод успел проехать мимо него…

– Эй ты, телячий кавалерист, подтяни хвост потуже, – зубоскалили проезжавшие мимо пограничники.

– Тут такие слепни, что слона прокусят, – ответил Жучкин и, нагнувшись, стал поправлять подпругу, взвод за это время успел проехать ещё десятка два метров вперёд…

Собственно, Жучкину следовало бы предупредить полк, Заборина о винтовке Ремингтона и телескопическом прицеле и о том, что научный работник производил впечатление очень уж бывалого во всяких передрягах человека. Но товарищ Жучкин был зол, да и было уже поздно – взвод, растянувшись гуськом, проскакал уже полполянки…

Тов. Жучкин как-то не расслышал первого выстрела, только от головы взвода донеслась чья-то ругань, один из всадников скосился в сторону, мешком свалился с седла, конь рванулся в другую строну, и сухо, чётко, раздельно и неторопливо стали щёлкать выстрелы.

Товарищ Жучкин и думать перестал, скатился с седла, вжался в какую-то рытвину и старался, по мере возможности, не шевелиться: “За версту в голову, мать твоя, Пресвятая Богородица, батюшка мой, Николай Угодник, чтоб тебя тут разорвало”. Мысли товарища Жучкина были довольно бессвязны, но они сравнительно точно выражали его душевное настроение. Жучкину опротивело всё: и охранная служба, и товарищ Заборин, и научный работник, и даже винтовка научного работника. Вот, поймают этого академика, так все награды перепадут Задорину. Не поймают – все кары свалятся на Жучкина. Пускай Заборин сам и выкручивается.

Жучкин ещё плотнее вдавился в землю, кое-как достал из-за спины винтовку, дослал патрон, но стрелять было вовсе некуда, если бы даже Жучкин рискнул высунуть голову из рытвины: не такой он дурак, этот научный работник, чтобы не суметь спрятаться в кустарнике, а они, охранники, все как на ладошке.

– Стреляй, сукин сын, я тебе говорю!…

Жучкин повернул голову. В рытвину, согнувшись вчетверо, полз товарищ Задорин, в руке у него был бесполезный пистолет, что с ним поделаешь за полверсты?

– Стреляй ты, саботажник, трус, сукин сын, – Задорин поднял свой пистолет по направлению к товарищу Жучкину, но в это время голова его как-то странно метнулась в сторону, весь он осел, приткнулся к боку рытвины, и товарищ Жучкин со странной смесью физического ужаса и морального удовлетворения констатировал, что от задней части Заборинского черепа не осталось вовсе ничего: лицо было, как лицо, а сзади за лицом была кровавая пустота…

– Вот тебе и саботажник, – несколько злорадно подумал Жучкин. Выстрелов больше слышно не было. Кто-то где-то ещё стонал, кто-то изрыгал предсмертные ругательства. Был слышен топот коней, но, как по слуху определил Жучкин, уже без всадников. Капельки холодного пота, смешанного с сивухой, падали на влажную землю…

Жучкин лежал и время от времени посматривал на небо – скоро ли потемнеет? Солнце уже заходило, от влажной земли подымался пар. Жучкин пока порылся в карманах Задорина, обнаружил там бумажник с деньгами и документами, сунул его в свой карман. Нашёл гребешок и зеркальце – гребешок выкинул вон, а зеркальце приноровил в виде перископа и осмотрел полянку: по дну её стлался туман, берег научного работника был почти не виден. Можно было, по крайней мере, поднять голову.

Товарищ Жучкин поднял голову. По бокам тропинки лежали убитые люди. Никто не шевелился, и никто не стонал. Несколько коней паслись на опушке тайги. Других видно не было. Может быть, научный работник переправился на этот берег, чтобы раздобыть себе пару запасных? При этой экскурсии он мог натолкнуться на Жучкина, Жучкин сел на землю и натужно стал прислушиваться к всякому шороху, но ничего особенного слышно не было.

Стемнело. Жучкин поднялся на четвереньки. Нет, теперь можно и совсем встать: туман и сумерки заволокли всю полянку, да и времени прошло много, научный работник, вероятно, успел протрусить уже вёрст двадцать подальше в тайгу. Разминая свои члены, Жучкин обошёл убитых: да, разрывные пули, тут без никаких, чистая работа, попала в голову – головы нет, попала в живот – одни клочья остаются. Научная техника, тут с трёхлинейным винтом никак не угонишься… Жучкин ещё раз нагнулся к трупу тов. Задорина: какой был важный, а теперь вовсе без мозгов лежит. Жучкин ещё раз ощупал убитого, взял бинокль, пистолет, часы, обошёл таким же порядком ещё нескольких убитых, поймал двух коней, получше, сел на одного и с другим на поводу тронулся в путь.