Две недели в другом городе - [13]

Затем начался фильм, и Джек больше не следил за Делани.

Это была история юноши, влюбившегося в зрелую женщину, хозяйку книжного магазина. В третьей части фильма, уже после украденной полночи, давшей название картине, после стыдливо ушедшей в «затемнение» сцены в подсобном помещении магазина их «грех» перестает быть тайной для окружающих, и тут вспыхивает скандал; женщина подвергается травле; паренек совершает преступление, чтобы раздобыть денег и помочь своей возлюбленной остаться в городе; затем он предстает перед добрым и мудрым судьей, который вправляет ему мозги, объясняя, в чем заключается его истинный долг. За мучительным расставанием героев следует стандартный финал: юноша возвращается к чистой, неиспорченной девушке, все это время хранившей верность своему избраннику.

Банальность сюжета не повлияла на восприятие Джека. Картина захватила его не потому, что он увидел на экране самого себя в возрасте двадцати двух лет (паренек этот казался Джеку таким же далеким и незнакомым, как и другие занятые в фильме актеры), и не потому, что он вновь увидел одетую в наряды ушедшей эпохи красивую женщину, свою бывшую жену, которую сначала любил, потом ненавидел, а благодаря изяществу, точности, достоверности, вносимых Делани в каждую, даже глупейшую сцену, будь то тонкий, идеально выверенный эпизод свидания или сентиментальные сцены, которыми режиссер отдавал дань требованиям кинорынка. Динамичное действие захватывало зрителя, он становился соучастником событий; даже теперь Джек понимал, почему фильм имел такой успех, длительное время не сходил с экранов во всем мире и не устарел сейчас, а сам он усилиями Делани стал кинозвездой.

Глядя на себя, Джек поражался тому, как хорошо он играл. Он был немного староват для этой роли (его герою исполнилось девятнадцать, он только что окончил школу), но ему удалось воссоздать сложный, мучительный процесс превращения юноши в молодого человека. Он был смешон и жалок, когда это требовалось по сценарию, казалось, постоянно заглядывал внутрь себя и одновременно бежал от себя, создавая точный, живой образ.

Джек даже удивился, увидев, что тогда ему удалось подняться до такого уровня. Потом он столь же удачно сыграл у Делани еще две роли, но работу над ними вытеснило из памяти гораздо менее плодотворное сотрудничество с другими режиссерами. «Украденная полночь» была лучшей картиной Делани, созданной им в период расцвета его творческих сил, когда он верил в себя и безжалостно презирал все в мире, кроме собственного таланта; тогда Делани еще не начал повторяться, а многочисленные разводы, большие деньги, интервью и тяжбы с налоговым управлением еще не отвлекали его от творчества.

К началу кульминационного эпизода, когда юноша появлялся из вечерней мглы на перроне вокзала, мрачном и малолюдном из-за непрекращающегося дождя, чтобы посадить на поезд любимую женщину, навсегда уходящую из его жизни, Джек уже забыл о том, что находится в чужом городе, на расстоянии пяти тысяч миль и двадцати лет жизни от погребенной в его сознании девственной Америки — провинциальных вокзалов, гудков, звучащих над распаханными вокруг ферм полями, столовых с освещенными окнами, темнокожих носильщиков, потрепанных такси, водители которых, покуривая в темноте сигареты, низкими, хриплыми голосами треплются о бейсболе, женщинах и тяготах Депрессии.

Попав в плен грустной истории, которая воспроизводилась на экране с исцарапанной старой ленты, дававшей ненадежный звук, Джек следил за любовниками, медленно бредущими по платформе, то исчезающими во тьме, то снова попадающими под свет фонарей; прислушиваясь к обрывочным прощальным фразам, он забывал о том, что видел перед собой всего лишь собственную актерскую работу, и о том, что женщина, которая в эти последние горькие минуты неуверенно шагала по платформе, была когда-то его неверной женой. К нему на какой-то миг вернулись молодость и ощущение тяжкой утраты, он вновь испытал сильное физическое влечение к этой живой и цветущей женщине, то исчезающей в темноте, то снова выходящей из нее, влечение, которое он считал навеки убитым предательством, ссорами, бракоразводным процессом.

Когда в зале стало светло, Джек не шелохнулся. Потом тряхнул головой, пытаясь прогнать воспоминания. Он повернулся к Делани, который сидел, прижав ладони к вискам. Вид у режиссера был горестный, безутешный, как у опытного кетчера, пропустившего легкий мяч.

— Морис, — искренне, с нежностью и любовью произнес Джек, — ты — великий человек.

Делани не двигался, он словно не слышал Джека. Затем снял свои массивные очки в металлической оправе и уставился на этот символ уязвленного самолюбия, попранного тщеславия.

— Я был великим человеком, — глухо сказал он. — Пойдем отсюда.

Деспьер ждал их на тротуаре возле кинотеатра. Заметив Джека и Делани среди последних выходящих из зала зрителей, он поспешил к ним; лицо его светилось радостью.

— Я видел, Maestro. Это великолепно. Я чуть не пустил слезу.

Он обнял Делани и расцеловал его в обе щеки. Иногда Деспьер забавлялся тем, что вел себя как типичный француз из театральной комедии. Трое мужчин привлекли внимание компании, только что покинувшей зал.