Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - [6]

Лучшее, что можно сделать в подобных чрезвычайных обстоятельствах, — это незамедлительно отправиться в бани, о которых мы так часто слышали как о восхити­тельном развлечении; и потому, стоило одному из нас высказать такую мысль, как все единодушно поддержали ее. Мы сделали знак нашим проводникам привести ослов, более или менее проворно вскарабкались на них, в зависимости от полученных нами уроков верховой езды и в соответствии с воспоминаниями о Монморанси, и галопом помчались обратно в город; однако едва мы сообщили нашему переводчику о своих намерениях, как на его лице появилось смутившее нас выражение испуга: бани были закрыты для нас на весь этот день, и мы рисковали головой, если бы попытались туда проник­нуть. Причина же этого запрета состоит в следующем.

Пятница — это выходной день у турок. И Коран пред­писывает всякому доброму мусульманину исполнять свои супружеские обязанности в ночь с пятницы на субботу под страхом того, что за каждый случай пренебрежения ими ему придется при входе в рай отдать верблюда в качестве платы; поэтому суббота отведена для женских омовений, и в этот день бани предназначены исключи­тельно для очищения обитательниц гаремов.

Так что мы видели теперь целые толпы женщин, заку­танных в черные или белые покрывала, обутых в желтые башмаки и с лицами, закрытыми лоскутом ткани длиной в полтора фута и шириной во все лицо; эта своеобразная борода, напоминающая маску домино и заостренная, как и она, книзу, свешивается на лицо начиная от глаз и прикрепляется к покрывалу, спускающемуся на лоб, с помощью золотой цепочки, нитки жемчуга или снизки ракушек — в зависимости от благосостояния или при­хоти той, что ее носит. Эти женщины, которые никогда не ходят пешком, передвигаются верхом на ослах, в сопровождении евнуха, идущего впереди с палкой в руке. Мы видели целые эскадроны таких наездниц, насчиты­вавшие шестьдесят, восемьдесят, а то и сто женщин; ино­гда за ними следовал сам владелец гарема, что казалось нам верхом тщеславия с его стороны, принимая во вни­мание религиозную подоплеку, на которую намекало это шествие.

II. БАНИ

На следующий день я отправился в бани прямо к их открытию. После мечетей это самые красивые соору­жения в городах Востока. Те, куда меня привели, пред­ставляли собой большое здание простой архитектуры, украшенное искусным орнаментом; при входе туда попа­даешь в просторную прихожую, по обе стороны которой расположены комнаты, где оставляют верхнюю одежду. В глубине прихожей, напротив входа, находится плотно закрытая дверь; перешагнув ее порог, вы оказываетесь в помещении, где воздух даже горячее, чем на улице. Попав туда, вы еще имеете время ретироваться, но стоит вам вступить в один из примыкающих к этому помещению кабинетов, как вы себе уже не принадлежите. Вами завладевают два служителя, и вы становитесь собствен­ностью заведения.

Именно это, к моему глубокому изумлению, и про­изошло со мной: не успел я войти, как меня схватили два дюжих банщика; в одно мгновение я оказался совер­шенно голым, затем один из них повязал мне вокруг бедер льняной платок, а второй тем временем пристегнул к моим ногам гигантские деревянные башмаки на под­ставках, сразу же сделавшие меня выше на целый фут. Эта необычная обувь не только тотчас лишила меня вся­кой возможности обратиться в бегство, но к тому же, приподнятый на такую высоту, я уже не мог бы сохра­нять равновесие, если бы два моих банщика не поддер­жали меня под руки. Я попался, отступать было некуда, и мне пришлось подчиниться.

Мы прошли в другую комнату, но, при всей своей пол­ной покорности, я ощутил удушье, настолько насыщен­ным там был пар и настолько невыносимой казалась жара. Подумав, что мои провожатые ошиблись и завели меня прямо в печь, я попытался вырваться, но мое сопро­тивление было предусмотрено; к тому же я не располагал ни подходящим одеянием, ни выгодной позицией, чтобы вести борьбу, и потому, признаться, был побежден.

Правда, уже через мгновение я с удивлением ощутил, что, по мере того как по телу моему струится пот, дыха­ние у меня возвращается, а легкие расширяются. Мы прошли таким образом через четыре или пять комнат, температура в которых раз за разом повышалась так быстро, что я уже начал было думать, будто пять тысяче­летий назад человек ошибся в выборе своей стихии и истинное его предназначение состоит в том, чтобы быть сваренным или зажаренным. Наконец мы очутились в парильне; пар там был настолько густым, что сначала я ничего не мог разглядеть даже в двух шагах от себя, а жара настолько нестерпимой, что я почувствовал при­ближение обморока. Закрыв глаза, я отдался на милость своих провожатых, которые протащили меня еще несколько шагов, а затем, сняв с моего пояса платок и отстегнув мои деревянные башмаки, положили, наполо­вину бездыханного, на возвышение посреди комнаты, походившее на мраморный стол в анатомическом теа­тре.

Однако спустя несколько минут я и на этот раз начал привыкать к подобной адской температуре; воспользо­вавшись тем, что все мои телесные способности стали постепенно восстанавливаться, я незаметно осмотрелся по сторонам. Как и все прочие органы чувств, мои глаза свыклись с обволакивавшей меня атмосферой, и потому, несмотря на завесу пара, мне удалось довольно отчетливо рассмотреть окружающие предметы. Мои палачи, каза­лось, на какое-то время забыли обо мне: я видел, что они чем-то заняты в другом конце комнаты, и решил вос­пользоваться короткой передышкой, которую им было угодно мне предоставить.