Глава 51. Паруса Крузенштерна
Мальчики, переглянувшись многозначительно и восхищённо, не спеша двинули по длинному крутому спуску вниз, в ложбину, к заросшему кустами Митькиному ручью. Здесь, под сенью леса, уже сгущались сумерки. Выползала из отсыревшей травы, туманом поднималась кверху вечерняя прохлада. Руся поёжился.
— Завидую я тебе, Руська! — сообщил ему Макар, почесывая белобрысую бровь, изрядно обгоревшую во время памятного фейерверка. — Вот побывал я в прошлом, а никого, кроме туземцев, и не увидел толком. — И с Крузенштерном не повидался… На «Надежду» с «Невой» только издали посмотрел…
Макар что-то говорил и говорил… Руслан, задумчиво улыбаясь, молча шёл следом по обочине лесной дороги и рассеянно ловил горстью верхушки дружно заколосившейся травы.
— А ты — ты ж с ними пуд соли съел. Здорово! С Коцебу подружился. Везёт же человеку… — Теперь-то их не встретишь. Все умерли давно… — неожиданно добавил он.
Раевский с силой сжал пальцы и резко дёрнул руку кверху. Острая боль тут же пронзила ладонь. Он охнул и остановился. Разжав руку, тупо уставился на оборванную метёлочку, испачканную кровью. В висках застучало.
Умерли, давно умерли… И Мориц, и Отто… Это как-то с трудом помещалось в его голове. Ведь они только позавчера расстались. Значит, сегодня «Надежда» должна сняться с якоря и покинуть Таиохае… — Сегодня? — Руслан застонал. — Ты, Раевский, верно, с ума сошёл… Это двести лет назад случилось…
Умерли. Рано или поздно все умирают… Нельзя спасти человека от старости. Нельзя спасти от времени и от судьбы…
* * *
— Руська, ты чего?
— Травой порезался, — раздосадованно пробормотал Руслан, отводя глаза и слизывая выступившие на сгибе ладони капли крови. — Щиплет, собака!
— Да ты просто по кровушке соскучился. Вампир известный! — хохотнул Макар, хлопнув его по спине, а потом вприпрыжку поскакал под гору, удирая от бросившегося вдогонку приятеля.
Ветер так и засвистел в ушах. Они мчались, перепрыгивая коряги и кочки.
Перевели дух только внизу, у самого ручья.
— Ух ты, вот это скорость! Я там, в середине, чуть не навернулся…
— Ага… — Они глядели друг на друга, запыхавшись от этого дикого бега. Макар раскраснелся и выглядел совершенно счастливым.
— Спой про паруса! — глядя ему прямо в глаза, вдруг попросил Руслан.
Макарка ничуть не удивился. Он перевёл дух, кашлянул и, нимало не смущаясь, охотно затянул чистым, высоким, немного писклявым голосом:
Под северным солнцем неверным,
Под южных небес синевой —
Всегда паруса «Крузенштерна»
Шумят над моей головой.
Песня зазвенела, поплыла над ручьём. Она словно разгоняла сумерки, перекрывая журчание воды и глухой шелест качающегося, серебрящегося под ветром ивняка.
Руся слушал молча, не подпевая.
— Только это не про «Надежду», вообще-то, поётся, — зачем-то пояснил Макар, закончив. — Это — про четырёхмачтовый барк «Крузенштерн»[63].
— Нет. Про «Надежду» — тоже, — тихо, но твёрдо ответил ему Руслан.
* * *
Выслушав песню, Руська совсем успокоился. Он и под страхом смертной казни, наверное, не смог бы объяснить, почему он теперь знает наверняка, что на его родной «Надежде» все живы. Но он знал, что это так. У них, на Нукагиве, сейчас утро, а значит…
— «Надежда» снимается с якоря и поднимает паруса, — подумал он, и улыбнулся.
