Две королевы - [46]

Мария сидела вместе с другими женщинами из королевской семьи в специальной ложе сбоку от главного алтаря. Второй по значимости после нее была Екатерина Медичи, а третьей — подруга детства Марии принцесса Елизавета, которой исполнилось четырнадцать и которая вышла замуж по доверенности за испанского короля Филиппа II.

На Екатерине было черное шелковое платье в пол. Двор все еще пребывал в трауре по умершему королю, а в ее родной Италии черный считался цветом скорби. Она облачилась в черное сразу же после смерти мужа, нарушив традицию, согласно которой траурным цветом был белый, и не снимала его до самой своей смерти в 1589 г., заслужив репутацию мрачной женщины, подверженной меланхолии.

Елизавета и ее младшие сестры, Клод и Маргарита, последовали примеру матери. И только Мария настояла на белом платье. Поскольку королевская ложа была хорошо видна многим из присутствующих, юная королева выделялась на фоне остальных женщин, как голубка среди ворон. Выбор цвета определялся чувством противоречия. Мария не хотела быть такой, как все. Она дала волю своей склонности к театральным эффектам, и эта перспектива была для нее тем более привлекательной, что она знала: этот цвет ей идет. И людям это понравилось — они назвали ее «белой королевой».

Пересуды собравшихся вызвало не только платье Марии; банкет тоже прошел не так, как планировалось. Его традиционно устроили в большом зале архиепископского дворца, согласно старинному ритуалу. Аристократы и почетные гости сидели за обычными столами, а король ел в одиночестве за специальным столом в центре зала, что символизировало его священный статус.

Однако Франциск устал и ему было скучно. Он зевал и хотел удалиться в свои покои еще до окончания пира. После его ухода все несколько растерялись, и прием завершился раньше положенного времени. В целом это была, наверное, самая неловкая и наименее убедительная коронация в истории Франции.

Перемены готовились еще до официальной церемонии. Дворцовая революция началась на следующий день после смерти Генриха II. Кардинал Лотарингский выселил Монморанси из его апартаментов, а почетное место коннетабля за столом занял герцог де Гиз. Братья подчинили себе государственный совет и поставили своих друзей и вассалов на большинство важных должностей, сменив даже королевских священников и чиновников, раздающих милостыню.

Но Екатерину не стоило недооценивать. Она уже считала Марию угрозой и отказалась принять традиционный титул «вдовствующей королевы». Вместо этого Екатерина настояла, чтобы ее всю оставшуюся жизнь называли «королевой-матерью». Эта вроде бы незначительная разница позволяла ей оставаться активным, а не ушедшим на покой политиком. Екатерина понимала, что в отношениях с семьей Гизов следует соблюдать осторожность. Ее сын считал и герцога, и кардинала своими главными советниками и национальными героями. Она знала, что какое-то время будет обязана с ними сотрудничать, и терпеливо ждала возможности устранить их.

Влияния лишился не только коннетабль и его сыновья, но также почти вся семья Монморанси. Поскольку многие его родственники были гугенотами или, по крайней мере, поддерживали протестантов, их действия приобрели религиозную окраску. На посту главного распорядителя королевского двора его сменил герцог де Гиз, чья мечта об этой должности наконец исполнилась.

Диана де Пуатье, союзник Монморанси, пострадала не меньше коннетабля. Ей приказали вернуть все подаренные Генрихом II драгоценности и передали их Марии — вполне разумное решение, поскольку драгоценности были собственностью короны, а королевой теперь стала Мария. Но требование отдать Екатерине Шенонсо, любимый замок Дианы, в обмен на замок Шомон — довольно милый, но расположенный не слишком удобно — было оскорблением, и вскоре Диана вернула Шомон Екатерине и удалилась в замок Ане, один из немногих подарков Генриха II, которые ей разрешили сохранить. Былое влияние любовницы короля испарилось, и оставшиеся ей семь лет она прожила тихо и уединенно, не участвуя в политической жизни страны.

Почувствовав себя в безопасности, Гизы возродили свой «франко-британский» проект, несмотря на то что он был подорван Като-Камбрезийским договором. Они заявляли, что возрождают изначальную внешнюю политику Генриха II, но ожидания других игроков на политической сцене уже изменились. Филиппу II совсем не нравились их планы относительно Шотландии и Нормандии — он прекрасно понимал, что цель Гизов состоит в контроле Ла-Манша и выхода в Северное море. На берегу Ла-Манша в провинции Нормандия находилось больше всего портов с самыми глубокими судоходными гаванями. Гизы были самыми богатыми и влиятельными землевладельцами в регионе, и хотя они не собирались возобновлять открытую войну с Филиппом, но, как можно было догадаться, они намеревались превратить регион в свою военную и морскую базу.

Филипп дал ясно понять Гизам, что мир хрупок. Тем не менее они продолжили свою династическую игру, и напряжение усилилось. Если до заключения договора главными театрами военных и дипломатических действий в Европе были Италия, Франция и Германия, то теперь в центре внимания оказались Шотландия и Англия.