Две королевы - [11]

Тем временем начался карнавал. Дамы не забыли о балах, которые давал принц предыдущей зимой, когда он был хозяином во дворце. Его попросили снова устроить такой бал. Принц не предполагал, что берет на себя слишком много, когда пообещал испросить у короля разрешения принять гостей у себя, и стоило ему заикнуться об этом, как ему отказали с беспримерной твердостью:

— Бал в ваших покоях, сударь, когда я нахожусь здесь и не даю балов! Вы намерены обрести подлинный вес при дворе и мните себя важной персоной, потому что в течение одного года под присмотром моих советников обладали видимостью власти. Запомните, что во дворце хозяин я, и, пока живу, вы здесь ничего собой не представляете, поняли? Вы всего-навсего первый из моих подданных и должны быть самым покорным, ибо мое право повелителя в отношении вас подкреплено моими правами отца. Поэтому не просите меня о том, чего я не желаю позволять, и примите к сведению: вам придется подчиняться мне еще долгие годы.

В течение трех месяцев, пока длилась эта тирания, принц ни разу не возразил королю, промолчал он и на этот раз: опустив голову, он низко поклонился и удалился к себе, где долго плакал вместе с сестрой.

— Это последний удар, — сказал он ей, — я от него не оправлюсь. Своей подозрительностью и суровостью отец ранил мое сердце; запомните, что я вам скажу: не пройдет и недели, как меня не будет в живых.

К вечеру принц слег в постель, у него начался сильный жар и ужасные боли; он никому ничего не сказал и никого не позвал к себе на помощь. Когда он проснулся или, вернее, когда проснулись окружающие, он не смог встать и попросил пригласить к себе королеву, герцогиню-мать и принцессу ди Кариньяно. Увидев всех трех у своей постели, он разрыдался и сказал им:

— Пришло время расстаться.

Судите сами, какие слезы, какую скорбь вызвали у них эти слова. К больному призвали врачей; они нашли, что недуг серьезен, и сочли необходимым сообщить об этом королю. Сначала Виктор Амедей не очень встревожился, заявив, что врачи ошибаются, а его сын только раздражен и обижен. Однако, выслушав их настойчивые уверения в обратном, он забеспокоился и бросился в покои герцога Пьемонтского, где собрался весь двор, встревоженный последними пугающими новостями. Госпожа ди Сан Себастьяно прибежала раньше короля и рыдала громче других.

Когда несчастный отец понял, что опасность вполне реальна, он ощутил угрызения совести, пытался как мог убедить сына, что раскаивается и любит его, заклинал выздороветь и уверял, что впредь принц будет под его началом участвовать во всех делах правления.

— Речь не об этом, дорогой отец, любите меня, и я постараюсь выжить, но, боюсь, уже слишком поздно.

Невозможно представить, в каком отчаянии был король, он готов был сделать все что угодно, лишь бы вернуть принца к жизни. Теперь Виктор Амедей не отходил от сына ни на минуту, забрасывал его подарками, окружил лаской, предлагал исполнить любые его желания, удовлетворить любые его капризы. Бедный юноша жаждал только любви отца — он был так долго лишен ее и теперь никак не мог ею насладиться.

Принц умер на шестой день болезни, и перед кончиной на душе у него было светло: его окружала семья, придворные, днем и ночью дежурившие в его покоях, толпы рыдающих людей стояли вокруг дворца, а в церквах люди молились за него Богу.

Эта смерть стала всенародной бедой, траур был всеобщим, но никто не горевал так, как отец, не без основания упрекавший себя в том, что его суровость стала причиной смерти принца, и тяжело переживавший кончину сына. Любовница короля была слишком искушенной женщиной, чтобы не выпутаться из щекотливого положения. Скорбь Виктора Амедея она использовала так же, как его свершения и победы. Ни герцогиня-мать, ни королева Мария Анна не смогли утешиться, оплакивая, как и король, принца; Виктор Амедей говорил им, что запирается в одиночестве, чтобы спокойно проливать слезы, но на самом деле он находился с г-жой ди Сан Себастьяно, которая, изображая скорбь, угрызения совести и сожаления, сумела пробудить в нем новый прилив доверия к ней. Маркиза беспрестанно упрекала себя, что плохо знала юного принца, что была к нему несправедлива, и королю, в конце концов, приходилось самому утешать ее. На мой взгляд, такое поведение — высшая степень хитрости, и я, признаться, никогда не подозревала, что такое бывает.

Едва король Сицилии пришел в себя от великого горя, как на него одно за другим свалились еще два столь же непоправимых несчастья. Сначала он потерял нашу очаровательную герцогиню Бургундскую, а затем очень скоро узнал о кончине королевы Испании, которую обожали ее подданные и супруг, — она могла бы стать одной из самых прославленных в мире правительниц, если бы осталась жива.

V

Тем временем события развивались, а заодно менялись и судьбы людей.

Мой скромный Альберони, готовивший мне блюда с сыром и в свое время очень обхаживавший меня, чтобы заручиться покровительством и получить сан каноника, стал первым министром и хозяином Испании! В основном благодаря его усилиям был заключен второй брак короля Филиппа V, женившегося на Елизавете Фарнезе, дочери герцога Пармского, который был покровителем Альберони. Вместе с ней и через нее он стал руководить этим государем, не обладавшим никакими иными способностями, кроме чувственных, что позволяло королеве добиваться от него всего, чего ей хотелось, в зависимости от того, насколько близко сдвигались их кровати.