Дважды два - [33]

Геннадий от неожиданности не удержал над костром ведро, оно перевернулось; пепел взлетел клубами и осел на его лицо, на лицо Елены Дмитриевны. Она вскочила.

— Ой, Гена! Что вы в самом деле?! — Потом сказала спокойно: — Пойдемте. Вам же завтра рано вставать, чтобы успеть свои дела сделать, да еще девочкам помочь укладывать спальники.

Спальный мешок надо свернуть туго-туго, чтобы он легко входил в чехол. Девушки, да и Елена Дмитриевна с трудом справлялись со спальниками. Он уловил в ее словах укор: девушкам помогаете, а мне… Да, пожалуй, редко ей помогали в прошлые годы, если рядом были девушки привлекательнее. А они, конечно, были.

Утром, свернув свой спальник, он подошел к Елене Дмитриевне.

— Вам помочь?

— Мне? — удивилась она. — Ну что ж… Пожалуйста… — Втолкнули вдвоем спальник в чехол. — А если бы не подсказала, сами не догадались бы?

— Я туго соображаю, — серьезно ответил Геннадий. — Понимаете, у меня шейные позвонки удлиненные, поэтому мысли долго идут.

— А откуда они у вас идут? Ну, ладно. И на том спасибо!

3

В Макаровском отряды расположились в пустующем здании школьного интерната. День устраивались, затем начались выезды в «поле».

Обычно Олег Григорьевич работал с толстушкой Катей, Геннадий — с Еленой Дмитриевной, но строгого прикрепления лаборантов к научным сотрудникам не существовало. Раза два оставался Геннадий в районном сельхозуправлении, калькировал карты угодий хозяйств, с которыми у отряда был договор на определение запасов диких зеленых кормов. Занималась этим и Катя, однажды они вместе корпели над картами, а Буров и Воробьева работали в поле вдвоем.

У отряда Корешкова были свои задачи, Геннадий не интересовался — какие. На всех ботаников он смотрел как на людей, собирающих цветочки и листочки.

Геннадий в первые же дни заметил, что отряд Корешкова всегда возвращается на базу раньше. Девушки быстро разбирали гербарий, наскоро ужинали и, еще не успевал отряд Бурова выгрузиться из машины, бежали в кино. Катя грустно смотрела им вслед. Олег Григорьевич всегда находил ей занятие до позднего вечера. Однажды Геннадий предложил:

— Пусть Катя идет в кино. Я разберу гербарий.

Олег Григорьевич взглянул куда-то мимо него, хмуро сказал:

— Каждый должен выполнять свои обязанности и не надеяться, что их выполнят другие. Ты — за нее, я — за тебя, а за меня кто?

Он как-то и Корешкову сказал Недовольно:

— Балуешь ты своих. Не отдыхать приехали…

Елена Дмитриевна вступилась за девочек:

— Нельзя на все лето оставить их без кино. Мы пока не в тайге, среди людей живем.

— Но вы же не идете, — не поворачиваясь к ней, сказал Буров. — Хотя могли бы…

— Мне не с кем. Вы же меня не приглашаете.

Буров покраснел и что-то пробурчал непонятное.

Геннадий не ходил в кино принципиально. Он приехал сюда воздухом дышать. Кино и в городе можно посмотреть. Правда, раза два он ходил в клуб вместе с Еленой Дмитриевной и Катей. В один из вечеров, когда Воробьева и Катя не смогли пойти, Геннадий пригласил Веру. Но та резко ответила:

— Очень нужно! Других зовите!

И гордо вскинув рыжую головку, взбежала по ступеням крыльца интерната. Геннадий растерянно смотрел вслед, не зная, что сказать, как реагировать на ее отказ. Никого из девушек он не выделял, для него все они были одинаковы и равны. В дороге как-то так получилось, что он чаще, чем с другими, разговаривал с Верой. А если бы рядом сидела Катя? Нина? У Нины, кстати, и личико смазливое. А Катя и поболтать не прочь, и побоевитее Веры… Да и что тут такого — позвал в- кино? А что такого в том, что ходил в клуб с Воробьевой? «Других зовите!» Ну и позовет. Ну и пойдет! Он человек свободный, никому ничего не должен, никому ничего не обещал.

…Работали без выходных.

— Терпите, девушки, — говорил Корешков. — Терпите, красавицы. Вот скоро дожди зарядят — неделями отдыхать будете, бока заболят.

Но лаборантским бокам ничего не угрожало: стояла безветренная сухая погода. Солнце припекало уже с утра, и до позднего вечера висело оно в раскаленном безоблачном саянском небе. Одно спасение от лучей — под кроной густых деревьев, но и в тени воздух был тяжелый, душный, густой.

В поле Геннадий снимал рубашку, майку и загорал. Елена Дмитриевна трудилась одетой, стеснялась, видимо, своей нескладной фигуры. Нина и Вера уже почернели от солнца.

— А что им?! — смеялся Корешков, — Они в поле, как на пляже, в купальниках ходят.

— У меня Катя этого не позволяет, — с плохо скрытой гордостью сказал Олег Григорьевич, — Понимает. Участки вблизи дорог, люди проезжают, неудобно.

Елена Дмитриевна, когда оставались вдвоем, вела себя сухо, официально, серьезно. Она объясняла название растений, рассказывала об укосе, об осотах, о злаках, учила закладывать травы в гербарий.

Однажды спросила:

— Вам нравится наша работа?

Ему нравилось днями находиться под открытым небом, обедать в поле или в лесу у костра, постоянно передвигаться, знакомиться с новыми местами.

Так и сказал Елене Дмитриевне.

Она поверх очков внимательно посмотрела на него.

— Это совсем не то. Вымокнуть можно на рыбалке, а обед сварить в туристском походе. Вам, мужчинам, наверное, не по душе наша специальность, чаще женщины идут в ботаники, хотя вот такая жизнь для нас тоже не ягода-малина. Мне-то, допустим, легче. А представьте, муж дома, в городе, а жена здесь все лето. У нас редко так бывает, чтоб муж и жена — вместе. У Олега Григорьевича жена — счетный работник. Сам в поле — она дома. А ты не хочешь, Геннадий, стать ботаником? — вдруг спросила она, обращаясь к нему на «ты».