Дважды два - [17]

— Возможно. Не спорю. А вам-то сколько лет? Двадцать четыре, кажется?

— Угу…

— Вот видите, двадцать четыре. Ну что ж?! Вы обо мне позаботились, а я о вас позабочусь: в Магадане присоединится к нам аспирант Максимов из Москвы, ваш ровесник. Вот как раз вы с ним будете «вкалывать», а мы с вашим старым хорошим человеком будем сидеть на камушках и по-стариковски на вас брюзжать.

— Ничего такого я не хотел сказать, — все-таки попытался оправдаться Виталий.

— А я ничего такого и не думаю. Пусть зайдет ваш человек, взглянуть на него надо, поговорить.

На следующий день Виталий привел Матвея Сергеевича в институт. Но день этот был для Карнаухова суматошным; то его директор к себе вызывал, то хозяйственники тревожили, требуя внести уточнения в отчет по прошлогодней экспедиции и разъяснить расходы по нынешней. Разговаривал Карнаухов с Матвеем Сергеевичем урывками, но понял, что тайгу он знает, работать может. Вечером сказал:

— Вы нам подходите. Собирайтесь. Что с собой брать — Виталий подскажет.

Так появился в отряде Горобцов.

Альберт Максимов, аспирант московского института, ждал их в Магадане, куда прилетел на неделю раньше, чтобы, как он потом объяснил, полистать отчеты местных геологических экспедиций.

В Магадан группа Карнаухова прилетела утром; Альберт ждал их в аэропорту; не заезжая в город, они вылетели в Рыбный — удачно подвернулся рейс.

К вечеру небо покрылось тучами; солнце скрылось; потянул холодный ветерок. Все забрались в палатку. Альберт настраивал старенькую гитару? которую, как гордо сказал он, возит с собой уже четвертый год.

— А что, Матвей Сергеевич, — серьезно начал Карнаухов, — не провести ли нам с вами, как старикам, культурное мероприятие с молодежью? Где у вас там подсобный наглядный материал?

Горобцов, улыбаясь, извлек из угла палатки пакет, перевязанный голубой лентой, передал его Карнаухову. Иван Петрович пытался встать, но поскольку высота палатки не позволяла ему подняться во весь рост, согнулся вдвое и, в полупоклоне подавая пакет Виталию, сказал:

— Дорогой Виталий, прими от нас в день рождения сей скромный подарок, будь здоров, живи сто лет и так далее! Держи!

Виталию обрадоваться бы надо, а он неожиданно для всех пробурчал:

— Что же вы меня заранее не предупредили?

— О чем? — удивился Карнаухов. — О том, что у тебя сегодня день рождения?

— Что поздравлять будете! Магазин уже закроют! Спасибо, Иван Петрович! — запоздало сказал он. — Всем спасибо! Я сейчас. Я быстренько. Пока вы чай греете…

— Не суетись, Виталий! — остановил его Матвей Сергеевич. — Из того же угла достал еще один сверток. — Это тебе лично от меня. Разворачивай осторожнее.

— Взорвется! — предупредил Альберт, вытягивая шею, он тоже не знал, что в свертке.

В бумаге лежали большие собачьи рукавицы-мохнашки, в каждую было засунуто по бутылке.

— О! — только и мог вымолвить Виталий. — Вот эти да! Ну, спасибо, Матвей Сергеевич! Теперь не замерзнут руки зимой на рыбалке. А вот это зря! — указал он на бутылки.

— Это не подарок, — улыбнулся Горобцов. — Это в порядке дружеской помощи; я знал, что ты не успеешь и магазин. Я за тебя сегодня поработал, а завтра ты за меня. Правда, Альберт?

— Вы и для себя старались, — сказал Альберт, принимаясь вновь за гитару. — От ста граммов тоже, наверное, не откажетесь?

После ужина Карнаухов предложил Альберту что-нибудь исполнить под гитару. Альберт не стал отказываться, не заставил упрашивать себя. Голос у него был приятный, он, конечно, знал об этом, поэтому пел, любуясь собой:

С моим Серегой мы шагаем по Петровке,

по самой бровке, по самой бровке.

Жуем мороженое мы без остановки,

в тайге мороженое нам не подают…

Ни Карнаухов, ни Виталий не знали песни, они вполголоса мычали и внимательно слушали, стараясь запомнить текст. Матвей Сергеевич, как только аспирант, тронув струны, произнес первые слова, вдруг встрепенулся, уставил взгляд на Альберта и уже не отводил его, пока тот пел.

То взлет, то посадка, то снег, то дожди.

Сырая палатка, и почты не жди.

Идет молчаливо в распадок рассвет.

Уходишь— «Счастливо!» Приходишь— «Привет!»

Слышал эту песню Матвей Сергеевич. Слышал… Было это давно. А может, и не так давно. Одному человеку события месячной давности кажутся глубокой историей, другому — двадцатилетний случай кажется вчерашним. Это как смотреть, что вспоминать при этом…

Идет по взлетной полосе Серега Санин,

Серега Санин, Серега Санин.

С Серегой Саниным легко под небесами,

другого парня в небо не пошлют…

Альберт пел, поглядывая на своих спутников. Потом, не прекращая теребить струны, сказал:

— Товарищи, товарищи, подпевайте! Что же это, один я пою! — Отложил гитару, потянулся за сигаретами. — Давайте такую, которую все знают. Я сейчас перекурю… Бросить, что ли, курить? А? Виталий, ты как? Одному скучно бросать. Давай вместе.

— Я подумаю, — сказал Виталий. — Во всяком случае, свой светлый праздник день рожденья я не хочу омрачать таким темным событием. Ты давай сыграй что-нибудь общее. А вы, Матвей Сергеевич, подпоете?

Горобцов виновато улыбнулся:

— Вы пойте, ребята, без меня. У вас хорошо получается.

— Может, в кино сходим? — предложил Альберт. — А что? Успеем еще на восемь, Иван Петрович. Два месяца в тайге без кино будем. Кому-то, конечно, необходимо остаться здесь, но это же просто решается. Смотрите: вот спички, обламываем одну, кому достанется…