Двадцать три раны Цезаря - [20]

Приободрившись и решив, что за три, а то и за два дня доберется до аэродрома, он отправился в путь.

Ночью идти было страшно и тяжело. Сон валил с ног. Но надо было двигаться вперед и, воспользовавшись темнотой, выйти на дорогу. По ней удобнее идти и даже в полудреме с пути не собьешься.

Едва рассвело, Роман зашел в лес и завалился спать, устроившись под ветвями густого кустарника. Проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Открыл банку тушенки и проглотил с жадностью. Во фляге еще оставалось несколько глотков воды.

Поел, приободрился, рассчитав, что уже к вечеру или к утру доберется до аэродрома.

«Господи! — возвел глаза к небу атеист Уманцев. — Помоги!»

И верно, к концу третьего дня пути в лучах заходящего солнца он увидел летное поле, два служебных домика, нехитрую навигационную технику… искореженную. Подойдя поближе, он заметил, что в домиках выбиты стекла, на поле лежат трупы.

Стиснул зубы и завыл. Завыл от боли и страха, что накопились в нем. Даже повстанцам из УНИТА не сдашься. Никого. Словно он один на земле.

В домик Роман заглянуть побоялся. Вспомнил, что говорили на инструктаже в Москве: «Территория Анголы прямо-таки напичкана минами».

«Войдешь в домик и взлетишь вместе с ним, — резонно решил он. — Но тогда куда же мне идти? Ясно, к побережью, но до него примерно тысяча километров».

Уманцев вынул из рюкзака карту и включил фонарик. Как смог, определил, где находится и в какую сторону следует двигаться.

— Тысяча километров, — проговорил он в ужасе. — Но хоть какая-нибудь деревенька по пути да попадется. Там, может, и машина какая-никакая найдется, уговорю подвезти хоть немного. А может, отряд правительственных войск встречу. А если повстанцев? — Роман в задумчивости вынул из кармана свое удостоверение, украшенное советским гербом. — Лучше, конечно, выбросить, но если попадусь к нашим, тогда замучат подозрениями: «Это ты специально выбросил, чтобы перейти на сторону врага!» — Что же делать? — тихо советовался сам с собою Роман. — Ладно, пусть пока полежит, а как почувствую опасность, выброшу!

За ночь он прошел немного и с первыми лучами солнца заснул. Проснулся от того, что кто-то совершенно нагло лил ему воду за шиворот. Когда открыл глаза, понял, что начался сезон дождей.

— Ужас, ног из грязи не вытащишь, дорогу размоет. Я потеряю ориентир. Господи, что же делать? — озираясь по сторонам, просипел Роман.

Вскочил и пошел вперед сквозь стену проливного дождя. Он хотел совершить невозможное: сегодня же к концу дня выйти к побережью.

— Дорогу, дорогу размоет, — подгонял он себя.

Уманцеву стало уже все равно. Живой факел, который постоянно мерещился ему перед глазами, залил тропический дождь. Он был бы даже рад попасть в лапы повстанцев. «Пусть! Не всех же они сжигают и убивают. В крайнем случае скажу, что хочу сражаться на их стороне, да все что угодно скажу».

Он шел вперед, стараясь не потерять дорогу из виду. Дни, ночи слились в какой-то жуткий кошмар. Страх, что он так и не дойдет до побережья, охватывал его с каждым днем все сильнее. Как назло, по пути ему не попадалась ни одна деревушка, ни один абориген не столкнулся с ним. Дождь лил, не прекращаясь ни на минуту. Только время от времени становился чуть потише, зато потом обрушивался с новой, невероятной силой.

Запасы еды уже иссякли, и Роман питался плодами с деревьев. Вначале он боялся, что может попасться какой-нибудь ядовитый плод, а потом плюнул. «От яда умереть будет легче, — бессознательно подумал он и даже остановился. — Значит, все? — спросил сам себя. — Вероятно, все!»

Необыкновенно приятное, услаждающие спокойствие и покорность объяли его. Он сел на мокрую землю, прислонившись спиной к толстому стволу дерева, уже не думая о змеях. Посмотрел на свои руки, испещренные укусами насекомых, и рассмеялся с искаженным от ужаса лицом. Смех перешел в рев, дикий, неистовый. Человек не хотел умирать. Он упал ничком на землю и стал бить по ней кулаками, по этой чужой, ненавистной земле.

Постепенно впадая в забытье, Роман решил, что умирает. К тому же он чувствовал, что у него резко поднялась температура. Однако какое-то время спустя он очнулся. Поднялся и пошел, изо всех сил пытаясь раздразнить свою злость: «Выжить всем и всему назло!» — громко стал повторять он вслух. И под этот рефрен с упорством шагал вперед, представляя, что скоро, может завтра, наткнется на какую-нибудь деревушку. «Что такое тысяча километров? — сквозь туман усталости думал он, уже с трудом передвигая ноги. — Я прошел по крайней мере километров триста, осталось всего семьсот… — губы его скривились. — Но я наткнусь на деревню, обязательно…» — широко открыв рот, глотал он струи ненавистного дождя.

Проснувшись на другой день под утро, Уманцев с трудом поднялся на ноги. Голова его горела, тело ломило от усталости, казалось, оно насквозь было пропитано дождевой водой. Есть не хотелось. Глаза закрывались сами собой. Он брел по дороге, опираясь на палку. С большим трудом Роман различил, что перед ним, вероятно, глубокая яма, доверху наполненная водой. Ему пришлось подняться на пригорок и пройти по джунглям метров сто. Он шел, насколько это было возможно, придерживаясь дороги. Но, потеряв последние силы, упал на землю и забылся сном.