Двадцать лет в батискафе - [56]

Итак, экспедиция принесла меньше плодов, чем ожидалось, и не обошлась без происшествий. Надо помнить, однако, что «Архимед» оставался экспериментальным судном, и потому неудачи его в конечном счете оборачивались в нашу пользу: они заставляли нас совершенствовать свой аппарат. Эти десять погружений в районе Пуэрто-Рико были для нас хорошей шко­лой; погружаясь в районе Тулона, где глубины не превышают 3000 метров, мы уже мало чему могли научиться в области управления батискафом. Вот почему и нам, пилотам, так нуж­ны были дальние экспедиции к глубоководным впадинам. И мы прекрасно отдавали себе отчет в том, что впереди у нас еще не­мало неприятных сюрпризов.

В ГРЕЦИИ И НА МАДЕЙРЕ

И все же мы нередко погружались близ Тулона, подчас на глубину не более 1000—2000 метров. Тем, кому такая эксплуатация «Архимеда» ка­жется нерентабельной, скажу, что именно экономические соображения не позволяли нам часто пускаться в дальние экспедиции к глубоководным районам: подобные экспедиции обходятся дорого, а бюджет океанографов ограничен. Лишь некоторая часть его расходуется на освоение новых рубежей: в основном же приходится субсидировать верные классические методы исследования, без которых пока не обойтись. Бати­скаф — лишь одно из многих орудий на службе океанографии.

Так, в США имеются аппараты, способные достигать глуби­ны 1000 и даже 3000 метров. Они доказали свою эффектив­ность во время недавних поисков атомной бомбы, упавшей в море в районе Паломареса. А Франция таких аппаратов, рас­считанных на средние глубины, не имеет. Одним из планов Кусто предусмотрено создание новой модели «ныряющего блюд­ца», которое могло бы погружаться на глубину до 3000 метров. То «ныряющее блюдце», которым Кусто располагает сейчас, погружается не более чем на 300 метров, и если хочешь загля­нуть глубже, приходится пользоваться «Архимедом». Впрочем, и после постройки нового «блюдца» мы без работы не останем­ся : у океанографии еще почти все впереди.

Да и список ученых, желающих воспользоваться услугами Архимеда», непрерывно удлиняется; среди них есть и ученые-женщины. Так, 10 февраля 1966 года Фробервиль имел честь Доставить в морские глубины госпожу Троицкую.

Валерия Алексеевна Троицкая, выдающийся специалист в своей области, занимается проблемами земного магнетизма. Не­сколько лет она сотрудничала с профессором Сельцером. Совет­ская станция на севере Архангельской области и французская станция на острове Кергелен занимаются сходными проблема­ми, и профессор Сельцер регулярно обменивался с госпожой Троицкой результатами исследований.

Не имея батискафа, советские ученые пользуются для изу­чения явлений магнетизма на дне океанов автоматическими подводными станциями, но получаемые таким путем данные представляются не слишком удовлетворительными, так как не­избежное наличие на такой станции магнитного компаса влияет на показания остальных приборов.

Госпожа Троицкая сказала мне, что на нее произвела благоприятное впечатление спокойная обстановка в кабине батискафа, столь необходимая для успешной работы. Троицкая выразила уверенность, что она будет одной из участниц советско- французской экспедиции в районе Курильских островов, если таковая состоится.

В 1965 и 1966 годах «Архимеду» пришлось довольствовать­ся погружениями в тех районах, куда его мог доставить «Мар­сель ле Биан», а именно — в Греции и близ Мадейры.

О погружениях в районе Тулона я уже упоминал. Эти погружения были особенно плодотворными при изучении каньонов на материковом склоне и на континентальном шельфе. Нави­гация в этих водах — дело сложное: к каньону примыкают бесчисленные долины, каждую минуту можно ждать, что эхо­лот сообщит о наличии скал и возвышенностей, о которых пи­лот и не подозревает. Ил, покрывающий склоны, далеко не устойчив; будучи потревожен, он сползает по склону, вызывая настоящую лавину грязи, которая совершенно замутняет воду. Даже при известном опыте нелегко приблизиться к обрывисто­му склону, не вызвав илистого обвала. Сколько тонн ила от­правляется таким образом на дно долин! Установить эту цифру невозможно, но по моим представлениям она весьма велика.

Очутившись в густом облаке, поднятом мутьевым потоком, не приходится рассчитывать, что оно скоро рассеется; остает­ся только одно — уходить в более прозрачные воды, хотя, когда на дне мы поднимаем небольшие облачка ила, беря пробу грун­та или пуская в ход драгу, течение уносит илистую муть за не­сколько минут: на дне ведь почти всегда есть течение; сравните эти несколько минут с часами, которые уходят на то, чтобы осел ил после обвала![8] Добавлю, что маневрировать поблизости от склона рискованно: все время опасаешься наткнуться на выступы; двигаться по течению, если оно есть, не имеет смысла, так как течение несет мутьевой поток все дальше и дальше.

Мне вспоминаются два подобных приключения, которые я пережил еще в начале своей карьеры океанавта. Одно из них произошло в районе Тулона. Мы с капитаном Кусто по­гружались на борту «ФНРС-ІІІ», и я предполагал пройти ка­кое-то расстояние по горизонтали, чтобы батискаф сел на дно немного дальше от той точки, где мы погрузились. Двигатели работали в таком режиме, что мы держались примерно на од­ной глубине; температура воды и бензина были уже почти оди­наковы, и батискаф не должен был ни подниматься, ни опус­каться. Эхолот показывал, что дно понижается: мы приближа­лись к центру каньона и уже довольно далеко отошли от того места, где батискаф в последний раз касался килем дна, но тем не менее вода за иллюминатором оставалась черной. И только достигнув противоположного склона каньона, мы выбрались в прозрачную воду; масштабы замутнения, вызванного, по-види­мому, илистым обвалом, поразили нас обоих.