Двадцать лет спустя - [23]

— Ну, — сказал д'Артаньян, полагавший, что настало время приступить к допросу, — начнем по порядку: известно ли тебе, где Атос?

— Нет, сударь, — ответил Планше.

— Черт! Известно ли тебе, где Портос?

— Тоже пет.

— Черт! Черт! А Арамис?

— Ни малейшего понятия.

— Черт! Черт! Черт!

— Но, — сказал Планше лукаво, — мне известно, где находится Базен.

— Как! Ты знаешь, где Базен?

— Да, сударь.

— Где же он?

— В соборе Богоматери.

— А что он делает в соборе Богоматери?

— Он там причетник.

— Базен причетник в соборе Богоматери! Ты в этом уверен?

— Вполне уверен. Я его сам видел и говорил с ним.

— Он, наверное, знает, где его господин!

— Разумеется.

Д'Артаньян подумал, потом взял плащ и шпагу и направился к двери.

— Сударь, — жалобно сказал Планше. — Неужели вы меня покинете? Подумайте, мне ведь больше не на кого надеяться.

— Но здесь не станут тебя искать, — сказал д'Артаньян.

— А если сюда кто войдет? — сказал осторожный Планше. — Никто не видел, как я вошел, и ваши домашние примут меня за вора.

— Это правда, — сказал д'Артаньян. — Слушай, знаешь ты какое-нибудь провинциальное наречие?

— Лучше того, сударь, я знаю целый язык, — сказал Планше, — я говорю по-фламандски.

— Где ты, черт возьми, выучился ему?

— В Артуа, где я сражался два года. Слушайте: «Goeden morgen, myn heer! Ik ben begeeray te weeten the gesondheets omstand».

— Что это значит?

— «Добрый день, сударь, позвольте осведомиться о состоянии вашего здоровья».

— И это называется язык! — сказал д'Артаньян. — Но все равно, это очень кстати.

Он подошел к двери, кликнул слугу и приказал позвать прекрасную Мадлен.

— Что вы делаете, сударь, — вскричал Планше, — вы хотите доверить тайну женщине!

— Будь покоен, она не проговорится.

В эту минуту явилась хозяйка. Она вбежала с радостным лицом, надеясь застать д'Артаньяна одного, но, заметив Планше, с удивлением отступила.

— Милая хозяюшка, — сказал д'Артаньян, — рекомендую вам вашего брата, только что приехавшего из Фландрии; я его беру к себе на несколько дней на службу.

— Моего брата! — сказала ошеломленная хозяйка.

— Поздоровайтесь же со своей сестрой, master Петер.

— Wilkom, zuster! — сказал Планше.

— Goeden day, broêr![11] — ответила удивленная хозяйка.

— Вот в чем дело, — сказал д'Артаньян, — этот человек ваш брат, которого вы, может быть, и не знаете, но зато знаю я; он приехал из Амстердама; я сейчас уйду, а вы должны его одеть; когда я вернусь, примерно через чае, вы мне его представите, и по вашей рекомендации, хотя он не знает ни слова по-французски, я возьму его к себе в услужение, так как ни в чем не могу вам отказать. Понимаете?

— Вернее, я догадываюсь, чего вы желаете, и этого с меня достаточно, — сказала Мадлен.

— Вы чудная женщина, хозяюшка, и я полагаюсь на вас.

Сказав это, д'Артаньян подмигнул Планше и отправился в собор Богоматери.

VIII О РАЗЛИЧНОМ ДЕЙСТВИИ, КАКОЕ ПОЛУПИСТОЛЬ МОЖЕТ ИМЕТЬ НА ПРИЧЕТНИКА И НА СЛУГУ

Д'Артаньян шел по Новому мосту, радуясь, что снова обрел Планше. Ведь как ни был он полезен доброму малому, но Планше был ему самому гораздо полезней. В самом деле, ничто не могло быть ему приятнее в эту минуту, как иметь в своем распоряжении храброго и сметливого лакея. Правда, по всей вероятности, Планше недолго будет служить ему; но, возвратясь к своему делу на улице Менял, Планше будет считать себя обязанным д'Артаньяну за то, что тот, скрыв его у себя, спас ему жизнь, а д'Артаньяну было очень на руку иметь связи в среде горожан в то время, когда они собирались начать войну с двором. У него будет свой человек во вражеском лагере. А такой умница, как д'Артаньян, умел всякую мелочь обратить себе во благо.

В таком настроении, весьма довольный судьбой и самим собой, д'Артаньян подошел к собору Богоматери.

Он поднялся на паперть, вошел в храм и спросил у ключаря, подметавшего часовню, не знает ли он г-на Базена.

— Господина Базена, причетника? — спросил ключник.

— Его самого.

— Он прислуживает за обедней, в приделе Богоцы.

Д'Артаньян вздрогнул от радости. Несмотря на слова Планше, ему не верилось, что он найдет Базена; по теперь, поймав один конец нити, он мог ручаться, что доберется и до другого.

Он опустился на колени, лицом к этому приделу, чтобы не терять Базена из виду. По счастью, служилась краткая обедня, она должна была скоро кончиться. Д'Артаньян, перезабывший все молитвы и не позаботившийся захватить с собой молитвенник, стал на досуге наблюдать Базена.

Вид Базена в новой одежде был, можно сказать, столь же величественный, сколь и блаженный. Сразу видно было, что он достиг или почти достиг предела своих желаний и что палочка для зажигания свеч, оправленная в серебро, которую он держал в руке, казалась ему столь же почетной, как маршальский жезл, который Конде бросил, а может быть, и не бросал, в неприятельские ряды во время битвы под Фрейбургом.

Даже физически он преобразился, если можно так выразиться, совершенно под стать одежде. Все его тело округлилось и приобрело нечто поповское.

Все угловатости на его лице как будто сгладились. Нос у него был все тот же, но он тонул в круглых щеках; подбородок незаметно переходил в шею; глаза заплыли, не то что от жира, а от какой-то одутловатости; волосы, подстриженные по-церковному, под скобку, закрывали лоб до самых бровей.