Два соперника - [3]

Молодой человѣкъ ринулся къ дѣвушкѣ и схватилъ ее за обѣ руки.

— Тише, тише! Что вы кричите! шептала она, но не освобождала рукъ.

— О любви своей я могу кричать на всѣхъ перекресткахъ. Тутъ ничего нѣтъ постыднаго. Это чувство благородно, возвышенно… Это не то что взять отъ старика вѣеръ и яблоки.

— Ахъ, вы все съ попрекомъ… Какая-же это любовь, коли вы такія слова…

— Истинная любовь, благородная, безкорыстная. Я знаю, что у васъ ничего нѣтъ, но я рѣшился трудиться, какъ волъ, и потому отвѣтьте — любите-ли вы меня?

Произошла пауза.

— Я право не знаю… Вы такъ вдругъ… пробормотала дѣвушка, совсѣмъ растерявшись.

— Старикъ? Хотите продать себя богатому развратнику? Ну, будьте счастливы… А у меня есть револьверъ… трагически прошепталъ молодой человѣкъ и отвернулся.

— Послушайте, Петръ Аполонычъ… Мнѣ жалко васъ… Я люблю васъ, но… Сядемте, поговоримте, сказала дѣвушка.

— Любишь? Любишь? Такъ дай-же обнять тебя! Дай сжать въ жаркихъ объятіяхъ и запечатлѣть передъ небомъ и землей…

Молодой человѣкъ обхватилъ дѣвушку за шею, привлекъ къ себѣ на грудь и осыпалъ ее поцѣлуями. Она отбивалась.

— Петръ Аполонычъ… что-жъ это такое! Такъ нельзя… Насъ съ балкона увидѣть могутъ… Да и съ улицы видно… Такъ не хорошо… Вы знаете, здѣсь сплетня… Пронесутъ — и завтра-же все будетъ извѣстно. Оставьте, Бога ради оставьте… Сядемте лучше… бормотала она и наконецъ вырвалась и стала поодаль, оправляя помятое платье.

— Пусть всѣ смотрятъ… Душа моя чиста… Я хочу благородно… Не боюсь я ни людскихъ пересудъ, ни сплетенъ! съ пафосомъ шепталъ молодой человѣкъ, поднимая съ земли фуражку, которая упала у него во время объятій.

— Вы-то не боитесь сплетенъ, да я-то боюсь… Я дѣвушка… Я должна беречь себя… бормотала дѣвушка, озираясь то на балконъ, то по направленію къ рѣшеткѣ, граничащей садъ съ улицей — Ей Богу… Какъ вы не осторожны…

— И не долженъ быть остороженъ, ежели знаю, что за мной никакой старикъ… то есть никакая старуха не подсматриваетъ.

— Вы все дерзничаете, а между тѣмъ говорите, что любите! вздохнула дѣвушка.

— Не дерзость это, Наденька, а благородное негодованіе, оскорбленіе за васъ, которую я считаю своей святыней. Ну-съ, теперь сядемте и поговоримъ, на что я рѣшился.

Дѣвушка была какъ на иголкахъ.

— Хорошо, сядемте вонъ на той скамейкѣ, но только говорите скорѣе, потому меня дома хватиться могутъ… сказала она.

— Скорѣй я говорить не могу, потому здѣсь программа цѣлой жизни.

— Какой жизни?

— Моей и вашей…

— Петръ Аполонычъ, объ этомъ мы лучше въ другой разъ, ежели вамъ надо долго разговаривать.

— Сегодня надо рѣшить или никогда, потому завтра мы съѣзжаемъ съ дачи, послѣ завтра начнутся классы и надо знать, вносить-ли деньги за ученье или не вносить.

— Да зачѣмъ вамъ бросать ученье?

— Ахъ, неразумная наивность! Наденька! Молю васъ, рѣшимте это дѣло.

— Ну, погодите, я прежде посмотрю, что папенька, маменька и гость дѣлаютъ. Спрячтесь вонъ тамъ за кустами, а я сейчасъ…

Дѣвушка пошла на балконъ, побыла немного въ комнатахъ и вскорѣ вернулась.

— Играютъ въ винтъ. Въ самый азартъ вошли сказала она. — Ну, сядемъ.

И они сѣли на скамейку.

III

Молодой человѣкъ обнялъ дѣвушку и спросилъ:

— Надя! Любишь-ли ты меня настолько, чтобъ пойти на всѣ жертвы?

— Постойте, не обнимайте меня. Я боюсь, что наша горничная Феня побѣжитъ сейчасъ за водкой къ ужину для Ивана Артамоныча и папаши и увидитъ насъ, отвѣчала дѣвушка, освобождаясь изъ объятій и отодвигаясь отъ него.

— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Ежели ты рѣшилась пойти на всѣ жертвы и лишенія, то пускай всѣ видятъ нашу любовь.

— Я не знаю, Петръ Аполонычъ, про какія жертвы и лишенія вы говорите…

— Зачѣмъ — Петръ Аполонычъ? Называй меня просто Пьеръ…

— Ну, Пьеръ… Ну, хорошо… Только я не знаю, какія жертвы.

— Первое время, разумѣется, мы должны жить въ бѣдности, въ одной комнатѣ и снискивать себѣ пропитаніе случайными работами.

— То есть какъ это?

— Да вѣдь завтра утромъ я явлюсь къ твоимъ родителямъ и буду просить твоей руки.

— Ахъ, нѣтъ! И не дѣлай этого. Меня не отдадутъ за тебя.

— Не отдадутъ? спросилъ молодой человѣкъ. — Ну, въ такомъ случаѣ бѣжимъ и обвѣнчаемся тайно.

— Зачѣмъ-же бѣжать-то? Вы сначала найдите себѣ хорошее мѣсто, тогда и отдадутъ. Папенька еще недавно сказалъ: «ежели попадется человѣкъ, который получаетъ двѣсти рублей жалованья»…

— Пока я найду такое мѣсто, я умру съ тоски и печали. Намъ нужно обвѣнчаться не позже будущаго мѣсяца.

— Да вѣдь у васъ даже и на свадьбу-то денегъ нѣтъ. Вѣдь свадьба-то дорого стоитъ. Вотъ мой дядя, маменькинъ младшій братъ, вѣнчался по веснѣ, такъ ему свадьба-то сколько денегъ стоила!

— Я продамъ всѣ мои книги, атласъ, словари, даже лодку — и вотъ деньги на вѣнчанье…

— Полноте, полноте… У васъ даже фрака нѣтъ. А фракъ-то что стоитъ!

— Фрака нѣтъ? Можно и безъ фрака…

— А безъ фрака какое-же это вѣнчанье!

— Стало быть, ты не рѣшаешься на всѣ жертвы?

— Да я и рада-бы, но что это за женихъ, у котораго фрака нѣтъ!

Молодой человѣкъ подумалъ и отвѣчалъ:

— Ну, хорошо, фракъ у меня будетъ. Я продамъ револьверъ. Кромѣ того, маменька моя хоть и живетъ только пенсіей, но она скопила на выигрышный билетъ Дворянскаго банка. Онъ стоитъ сто тридцать пять рублей, заложенъ только за пятьдесятъ, я упаду ей въ ноги…