Два романа об отравителях - [97]

— Но, инспектор…

— Прошу извинить меня, сэр. Мы и сами ее еще не видели. В соответствующее время вы, надо полагать, получите возможность просмотреть эту пленку.

Наступило молчание.

— Вам не кажется, инспектор, что это немного несправедливо по отношению ко мне? — чуть изменившимся тоном спросил профессор. — В конце концов, вы обратились ко мне, как к эксперту, за содействием, я помог вам, чем только мог, и мне казалось, вы первый признаете, что помог немало. Естественно, мне хотелось бы знать — был ли я прав.

— Сожалею, сэр.

Эллиот отошел к стойке, задев за часы. Взглянув влево, он различил свое отражение в висевшем на стене зеркале. На мгновенье совпадение потрясло его, пока он не сообразил, что наверное, всем фармацевтам приходится вешать такие зеркала, чтобы следить за покупателями, готовя лекарства в задней комнате. А сейчас он сам видел в зеркале глядящее на него с усмешкой лицо профессора Инграма.

— Ладно, неважно, — сказал профессор, вновь оживляясь и возвращаясь к своей обычной шумной и насмешливой манере разговаривать. — Ничего не остается, как придержать свое врожденное любопытство, хотя, по правде сказать, я получил хороший щелчок по своему тщеславию. — Он на минутку задумался. — Да, это так: тщеславию. Тем не менее, если не возражаете, я кое — что куплю и обещаю, что сразу же после этого уйду. Стивенсон, дайте мне пачку лезвий для бритья — тех же, что обычно. И коробочку таблеток от кашля. Да, вот тех. О, и еще вот те… — Он двигался вдоль стойки, продолжая говорить с предельной серьезностью. — Надо будет сходить в «Бельгард». Во — первых, нужно помочь с устройством похорон, а потом не исключено, что Эммет пришел уже в сознание.

— Послушайте! — проговорил доктор Фелл. Сказано это было так неожиданно и резко, что все вздрогнули. Каждый испытывал странное ощущение, как будто кто — то вдруг сзади схватил его за плечо.

— У вас есть какая — то теория? — спросил с жадным интересом доктор.

— О! — воскликнул Инграм, наклонившись, чтобы показать на какой — то предмет под стеклом витрины. Затем он резко выпрямился. — Если бы и была, то тут не время и не место излагать ее, не так ли, доктор?

— Тем не менее…

— Тем не менее! Вы, доктор, человек разумный, полагаю, что вам можно довериться. — Сейчас профессор игнорировал Эллиота так же, как он отнесся бы к стоявшему в углу манекену из папье — маше. — Сегодня ночью я сказал инспектору и повторил это несколько раз всем, что они неверно подходят к делу, что не принимают во внимание единственный важный фактор. Я имею в виду, разумеется, движущий мотив. — Лицо Инграма покраснело от напряжения. — Я не собираюсь начинать сейчас дискуссию, а хочу лишь задать один вопрос: вы слыхали об одном из самых сильных, какие только известны психологам мотивов убийства, который можно было бы, пожалуй, назвать жаждой власти над человеческой жизнью?

— Черт!.. — вырвалось у Фелла.

— Что, что?

— Ничего, прошу прощения, — немного смущенно ответил доктор. — Не думал, что так быстро придется столкнутся с этим.

— Вы отрицаете эту возможность? Скажите, вы верите в то, что вчерашнее преступление и преступление в магазине миссис Терри совершены различными людьми?

Доктор Фелл нахмурился.

— Нет. Напротив, я почти убежден, что их совершил один и тот же человек.

— Отлично. Тогда где вы найдете другое связующее их звено? Какой может существовать другой правдоподобный мотив?

Громко звякнул кассовый аппарат. Получив покупку, профессор обернулся и посмотрел на Фелла так, словно обертка пакета навела его на новые мысли.

— Могу лишь повторить: это единственный мотив, подходящий к обоим преступлениям. Убийца ничего не выигрывал, убив бедного Френки Дейла и чуть не убив ребятишек Андерсона. Он ничего не выигрывал, убив Марка Чесни. Я имею в виду — материально. Все мы знаем, что как Марджори, так и Джо Чесни, получат по наследству крупные суммы. Убийца, однако, — глаза профессора расширились, — не выигрывает ничего. Однако, мне, пожалуй, лучше перестать болтать и отвлекать вас от ваших важных дел. До свидания, доктор Фелл. До свидания, Стивенсон. До свидания.

Выходя, он не плотно притворил дверь. Запах сырого, свежего воздуха и мокрых листьев ворвался в комнату, вытесняя запах лекарств. Доктор Фелл насвистывал сквозь зубы «Aupres de ma blonde», а Эллиот, хорошо знакомый с этим симптомом глубокого раздумья, молча ждал.

Наконец, доктор, подняв свою трость, указал на дверь.

— Уверяю, я не сторонник того, чтобы истолковывать все в дурную сторону, — сказал он. — Тем не менее, есть у него алиби?

— Неопровержимое. Беда в том, что алиби есть у них всех. И алиби эти во всех случаях, кроме одного, состоят в том, что есть люди, видевшие каждого из них и готовые присягнуть в этом. В том единственном случае, о котором я упомянул, алиби основано на показаниях часов, которые нельзя было подвести.

Эллиот умолк, внезапно вспомнив, что разговаривает в присутствии постороннего человека — Хоберта Стивенсона. Он готов был поклясться, что во время его речи на лице Стивенсона мелькало выражение неподдельного наслаждения. Сейчас фармацевт, вновь обретя свою профессиональную серьезность, молчал с видом человека, получившего доступ к глубочайшей тайне.