Два капитана, или День рождения фюрера - [4]

«Чухлана выловили, може партизан, а може просто вахлак, пришлите за ним машину»…

…Топоркову очень хотелось курить. С момента его побега из лагеря не прошло и пяти дней. И вот он опять в лапах, теперь уже гестапо. Арестант перевернулся на другой бок и память , еще свежая память снова ввергла  его, еще недавнего красного командира, в пучину последних тревожных событий…

…Эти восемь долгих месяцев, что провел Василий в плену, курортом не назовешь. Удивительно, но все, что он наплел лагерному начальству, сошло за правду. При нем не было обнаружено никакого компромата, линия фронта проходила за многие сотни километров, лагерное начальство чувствовало себя в относительной безопасности, почти вся территория Беларуси была под немцами , за исключением болотистых и труднодоступных   лесных массивов. Эти районы контролировались партизанами, приносящими новой власти много хлопот, однако ни отлично организованные рейды карателей и действующая  в некоторых  населенных пунктах агентурная сеть, глобальных результатов не давали, партизанские лагеря  искусно перемещались, оставляя после себя засыпанные землянки и выжженные кострища.

Лагерь, в котором переживал неволю Топорков, был небольшим, всего на двести душ. И работал бывший  артиллерист не где ни будь , согнувшись под тяжестью валунов на каменоломне, а на пилораме. Трое они были приставлены к этому делу – он и двое мальчишек, лет семнадцати. Как они попали и за что , пацаны не очень-то откровенничали. Из их слов Василий понял, что приехали они на заработки к богатенькому дядьке, хозяйство у того злодея было большое, одних коров–целых три штуки. Дядька снабжал расквартированных в деревне солдат картошкой, молоком и яйцами, а офицеры закрывали глаза на то, что у дядьки появились наемные батраки.

Вот они, хлопцы, и пахали целый месяц на этого недобитка , сметали на поле аж два стога сена, а когда пришло время расчета, упек, паразит, их в «кандейку». Так пацанва называла этот, отвоеванный у леса и огороженный  колючей проволокой участок земли, превращенный в промышленное производство. Только вместо рабочих здесь «мантулили» гражданские военнопленные, а  заработную плату получали в виде трех похлебок  в день, заправленных брюквой и гнилой картошкой. Иногда повара раздабривались и разливали по мискам гороховый суп, в котором плавали редкие ошметки  куриной кожи…

Счастье привалило к Василию неожиданно, когда он его совсем не ждал. Однажды, после напряженного рабочего дня, дело близилось к вечеру, у дальней стенки  проволочного забора, где высились штабелями уложенные и приготовленные  сушиться доски, он увидел женщину в нахлобученном на самые глаза черном платке. Возраст  определить было трудно, однако тихий ее голос показался  пленному молодым.

Она стояла у забора, держа в руках маленький узелок, и заметно нервничала.

Топорков сам первый подошел к проволоке и, оглянувшись на вышку ,успокоился, часового  там не было. Женщина быстро перекинула узелок, и  увидев, как пленный его  ловко подхватил, развязала платок, распушив по плечам волнистые смоляные волосы.

Василий обомлел: перед ним стояла симпатичная девушка, лет двадцати трех-двадцати пяти, и широко улыбалась. Он тоже подарил незнакомке улыбку и назвал себя.

Большего говорить не стал , побоялся. Еще неизвестно, кто перед ним стоял: добрый сочувствующий человек или хитрый провокатор? Девушка поправила рукой вылезшие на лоб волосы и потянулась ближе к проволоке:

—А меня зовут Полиной, запомни солдат. Фамилия – Ключеня  а по батюшке я –Платоновна. Слушай и запоминай, солдат, что я тебе скажу…

Василий стоял и , затаив дыхание, слушал. Таинственная незнакомка сообщила ему, что в субботу немцы будут проводить показательную акцию –  выпускать на свободу пленных, тех, кого опознают близкие родственники. Девушка подробно рассказала о себе до мельчайших подробностей , впрочем,  даже  до интимных, сообщив, что на правой стороне ягодицы у нее есть большое родимое пятно.

Слегка смутившись, Топорков посвятил  нечаянную посетительницу в свою легенду, назвав себя колхозным агрономом, о военном прошлом логичнее было умолчать, и он  увлеченно стал рассказывать о себе, не идя в разрез с придуманной давно еще в полицейском участке, байкой. Пленник все внимательнее вглядывался в мягкие и ласковые ее глаз и стал ловить себя на мысли, что девушка ему нравится все больше и больше. До войны Василий любил , как и любой лихой мужик, покуролесить, поэтому–то и не хотел сковывать себя всякими обязательствами и вешать ярмо на шею. Почти все его друзья-однополчане были женатыми, около них постоянно толкались их маленькие карапузы, а его, Топоркова, внутренний голос продолжал упрямо твердить:

« Женитьба подождет , твоя невеста, может еще не родилась, погоди , настанет еще твой праздник»

О том, что это явление Христа в лице незнакомки-Полины пришло избавить его от лагерных мук и страданий полностью дошло до него,  когда Полина по уговору пришла к нему  на следующий день и принесла  еще теплые картофельные драники. Василий  жадно ел и, облизывая замасленные пальцы, ласково приговаривал: