Два Ивана, или Страсть к тяжбам - [22]

— Нечего делать! надобно опять позываться!

— А с кем изволишь? — спросил холоднокровно Никанор (ибо и сыновья приглашены были на сей важный совет), — известно, что пан Заноза теперь на пути к Полтаве, где будет позываться со всею сотенною канцеляриею.

— Моя мысль та, — молвил Коронат, — чтобы до времени оставить все дальнейшие разыскания и вражды и спокойно дожидаться, какой оборот примут дела в Полтаве. Если посчастливится там Занозе, то нам лучше покуда замолчать; если же и там поприжмут его, тогда уже наверное можно позываться с ним не без успеха. — Паны Иваны, хотя не без неудовольствия, должны были согласиться с мнением сыновей своих, тем более что они не теряли сладостной надежды позываться, коль скоро в Полтаве подпилят рога бодливому пану Харитону, а что это сбудется, тому они со всем усердием верили и от чистого сердца желали, чтоб сие скорее исполнилось.

Глубокая осень наступила, и все двигавшееся по земле засело дома.

Влюбленные не меньше прежнего философы давно уже не наслаждались объятиями прелестных супруг своих; единственное удовольствие, коим еще могли они пользоваться, состояло в том, что в праздничные дни удавалось им беспрепятственно смотреть на них в церкви, делать кое-какие знаки и — взаимно вздыхать: бедное утешение для тех любовников, которые испытали уже сладостнейшие восторги в объятиях своих любезных. Они составили совет, долго думали да гадали и наконец решились пожертвовать частию своей тайны, только бы удовлетворить пламенным своим желаниям. Какое же было заключение сего совета?

К известному уже нам обширному саду Харитона, где любезные сестры в первый раз осмелились припасть к грудям пламенных юношей и трепещущими губами прошептать волшебное слово «люблю!», примыкался небольшой огород некоего Кирика с Улиттою. Сей Кирик был прежде достаточный шинкарь и жил без нужды. Одно только обстоятельство его огорчало, иногда приводило даже на гнев и бешенство — он был бездетен, хотя Улитта считалась самою дородною шинкаркою в целом селе. К чему только не прибегал наш чадолюбец, все тщетно! Все знахари, колдуны и колдуньи горбылевские были призваны, даримы и потчуемы; кормили и поили Улитту всякою всячиною — все по пустякам, и когда исполнилось ей пятьдесят лет и она лишилась даже признаков, по коим до того времени все еще надеялась быть матерью, то и знахари и колдуны от нее отступились, и Кирик погрузился в уныние: сей тяжкий грех тем опаснее, что от размышления час от часу увеличивается и может кончиться настоящим сумасшествием. Кирик, дабы предостеречься от сего угрожающего ему несчастия, последовал мудрому совету знахарей и начал заглядывать в расставленные на прилавке кубки. Скоро лекарство сие так ему понравилось, что чаще стал сам лечиться от недуга уныния, чем лечить других. Когда, бывало, ни усматривал он на улице мальчика или девочку, всегда приходил в исступление и бешенство; но как скоро из первопопадающейся сулеи выцеживал столько, сколько мог не переводя духа, то ему становилось легче. Когда мимо окон дома его проходила беременная женщина, он опрометью выбегал на двор; жена его, зная, что это значит, кидалась к прилавку, и лишь только являлся муж с поленом в руках, она шла ему навстречу с самою огромною бутылью; Кирик останавливался, улыбался, кидал оружие свое на пол и с родительскою нежностию принимал бутыль из рук жены в свои объятия, лобызался с нею и проливал слезы умиления. Чтоб еще более предохранить себя от нападков злого духа уныния, Кирик повадился посещать вечеринки, где сельские красавицы, сидя за прялками и пяльцами, исподлобья глядывали на соприсутствующих молодцов и обрекали себе суженых. В такие горбылевские Пафосы и молодые щеголи не дерзали являться без приличных подарков, если не хотят быть осмеянными, то старому ли Кирику явиться туда с пустыми руками? Он знал смету, и когда ни вступал в храмину веселия, молодежь радостно вскрикивала; ибо все наперед знали, что руки и карманы шинкаря нагружены хорошими наливками, лентами, снурками, перстеньками и проч. и проч. Веселье делалось общим и обыкновенно продолжалось до первых петухов. Такая блаженная жизнь, конечно, может прогонять всякого злого духа, а не только уныние; но надолго ли? Кирик после двухлетней борьбы с сим врагом душевным и не приметил, что на прилавке его все сулеи и бутыли пусты, а наполнить не из чего, ибо в бочках не было ни капли, а в сундуке ни полушки. Нечем уже было лечиться, и злобный, раздраженный дух явился к нему с сугубою яростию.

В сем-то положении находились дела Кирика и Улитты, как предстали пред них наши влюбленные витязи и со всею осторожностию — взяв предварительно клятву в совершенном молчании — вверили им драгоценную тайну свою и, обещая восстановить прежнее их благосостояние и довольство, просили до наступления будущей весны отдать в распоряжение их чистую половину дома, состоящую из двух горенок. Сначала хозяева изъявили некоторое опасение, зная твердо, каков пан Харитон; но когда Никанор высыпал из кошелька на стол сто злотых, то и робкий дух опасения убежал от них столько же проворно, как прежде бегал дух уныния, видя прикосновение к сулее губ Кириковых. Дело скоро полажено, и Улитта взяла на себя труд уведомить сестер о новом для них приюте. Кто может быть в подобных случаях лучшею Иридою, как не опытная шинкарка? В тот же вечер Улитта посетила Анфизу под предлогом, что муж ее хочет опять приняться за прежний торг, и потому если у них есть продажное вино, то он купит две или три бочки по весьма выгодной для них цепе. Анфиза хотела спросить о том у своего винокура и вышла: тут-то честная Улитта имела случай и время подробно изъясниться. Сначала робкие красавицы испугались и изменились в лицах; но скоро красноречие шинкарки, а гораздо более собственное влечение сердец, воспоминание прежних восторгов любви совершенно их убедили: они ощутили в душах своих неизъяснимую бодрость и взяли на себя искать способов при всяком удобном случае погуливать в дом ее.