Два и две семерки - [3]
Но что верно, то верно, — Валентина искать надо. Эх, нет адреса тетки! Наталья — Наталья Ермолаевна, кажется. Или Епифановна…
Разбалтывая в кипятке сгущенное кофе, он спрашивал себя, — с чего же начать поиски? Что могло стрястись с Валькой?
Он чувствовал себя осиротевшим. Вот сейчас, за завтраком, Валька раскрыл бы книжку и стал бы гонять его по правилам уличного движения. Устройство мотоцикла Вадим уже сдал, остались правила. Он взял книжку, полистал.
Дорожные знаки. Кружок, внутри две машины. Что это значит? Вадим закрывает текст рукой. Обгон запрещен.
Нет, без Вальки не то. С ним как-то яснее. Правда, в последнее время он помогал не очень-то охотно. Рассеянный какой-то, нервный. Ему отвечаешь, а он и не слышит. Кивает с самым бессмысленным видом. Влюблен бедняга! Вадим презрительно усмехается. Такая любовь, как у Вальки, — хуже болезни.
Вадим встает, смахивает со стола крошки, лезет под кровать. Поглядеть разве, что в том пакете…
Сейчас только вспомнил!..
Пакет появился в комнате в субботу. Валентин принес его откуда-то и сунул под кровать. Был хмурый, злой. Верно, повздорил со своей… А в воскресенье, прежде чем исчезнуть, Валька достал пакет, положил на колени и сидел, раздумывая. И похоже, — хотел что-то сказать. Потом затолкал обратно под койку и вышел, не попрощавшись.
Конечно, нехорошо рыться в чужих вещах. Но, может быть, сейчас что-то откроется. Что?
Вадим не мог бы объяснить, чего он ждет, — просто ему вспомнился другой пакет. Этот — большой, в плотной, трескучей оберточной бумаге, а тогда, с месяц назад, Валька спрятал под койкой поменьше, в газете. Перехватив взгляд Вадима, буркнул: «Для тети Наташи».
Подарок тете? Было бы на что! Вадим не требовал откровенности, он сам не выносил расспросов. Оба сдержанные, немногословные, они сближались исподволь.
Черт, ну и узелок! Разрезать веревку Вадим постеснялся. Фу, наконец-то!..
Вадим отдернул руку. Он словно обжегся. В луче солнца, упавшем на койку, огнисто полыхала ярко-красная ткань. Вадим осторожно приподнял ее двумя пальцами. Ворсистая материя вкрадчиво ласкалась. Женское… Мелькнул белый квадратик, пришитый к вороту. «Тип-топ», — прочел Вадим, а ниже, очень мелко, стояло: «Лондон».
Еще блузка. Тоже — «Тип-топ», только голубая. А под ней еще вещи, упругое, переливающееся разноцветье. Вадим разрыл, — обнаружились смятые в комки, сплюснунутые чулки. Все женское… Откуда у Вальки?
В памяти ожила тетка — Ермолаевна или Епифановна… На минуту Вадиму сдалось, что эти вещи, женские вещи, должны иметь какое-то отношение к ней. Но нет, — тетка же наверняка седая, старая. А тут — «Тип-топ», игривое, как припев, разные шелка или, как это еще называется…
Они рассыпались на узкой койке, на рыжем одеяле грубой шерсти, и было в них что-то наглое и резко чуждое всей комнате — и плакату с мотоциклом, и Валькиной полочке с потрепанными томиками Есенина и Блока.
Обыкновенно все женские вещи казались Вадиму очень хрупкими и чуточку загадочными, — он если и прикасался, то осторожно, чтобы по незнанию не порвать, не испортить. Сейчас он торопливо, кое-как скатывал блузки, сорочки, чулки, шарфы, перчатки, запихивал в бумагу. Надавил коленом и крепко перевязал.
Неровен час, ворвется Радька или еще кто…
Радька, в сущности, неплохой парень, но уж очень языкастый. Шумит, пыль поднимает. Скликать людей незачем. Надо сперва понять самому.
Вещи дорогие; стало быть, купить их для себя Валентин не мог. Целой стипендии не хватит. Да что там, — трех стипендий и то, наверно, мало.
Вот так история!
Однако пора в институт. На лекцию Вадим не опоздал, сидел и честно пытался уразуметь, о чем же говорит громогласный великан-доцент, специалист по органической химии.
После звонка в коридор не пошел, застыл, уставившись в обложку тетради с конспектами. Подсели девушки — долговязая, с длинным лицом, мечтательная Римма и черненькая, язвительная Тося.
— Ва-адь, — протянула Римма, — давай с нами в кино на шестичасовой.
— Билеты мы купим, уж ладно, — добавила Тося.
— Не реагирует, — вздохнула Римма.
— Забыл что-то, — молвила Тося. — Что у вас разладилось, товарищ водитель? Зажигание? Ай-ай, скверно ведь без зажигания, а, Вадька?
— Погодите, девочки, — сказал Вадим. — Вот заведу драндулет, повезу вас в кино.
Он часто обещал им это. Повторил машинально, даже не глядя на них.
В час обеда в столовке к Вадиму протиснулся Радий. Он держал тарелку с винегретом, ворошил вилкой, ронял и на ходу жевал.
— Тетка материализовалась, — объявил он. — Тетка — свершившийся факт. Сама звонила сюда.
— Зачем?
— Справлялась, что с Валькой. У тебя ничего?
— Покуда ничего.
Где же тогда Валентин? Тотчас возник распотрошенный сверток на койке, — и Вадим похолодел.
— В «Скорую помощь» не звони. Слышишь! В милицию — тоже. Звонили.
Вадим опустил взгляд. Глаза Радьки, карие, бесцеремонные, досаждали ему. Радька как будто тоже увидел вещи на койке, вещи фирмы «Тип-топ», заграничный товар, неведомо как попавший к Валентину.
— Думай, дружинник!
В институте есть один человек, которого, пожалуй, стоит спросить. Как же его фамилия? Растопыренная, вроде… Из глубин памяти вдруг взметнулся ныряльщик в ластах. Лапоногов! Ну да, Лапоногов, лаборант. Вадим постоял у витрины с расписанием, потом спустился в подвал, в лабораторию технологии дерева. Там жужжала пила, пахло смолой, под ногами, как рассыпанная крупа, перекатывались оранжевые, серые опилки.
