Разглядывая моряков, он спрашивал себя, — кто же из них враг? С опаской смотрел на хмурых, тощих и в особенности на рыжих. От таких ждал всяких козней.
Однако боцман-ирландец — был он и рыжий и тощий — дружески протягивал на берегу нашим грузчикам значки с голубем мира. Может быть, уловка, хитрый ход? Нет, никакого подвоха! Постепенно новичок стал меньше страдать от своей назойливой фантазии. Шли месяцы, а красивая, героическая схватка так и не выпадала на долю Тишкова.
Правда, не всегда обходилось гладко. Как-то раз пьяный механик поставил на поручень стакан с вином и жестами предлагал Тишкову выпить, а потом обругал его, весьма точно произнося русские нехорошие слова. Случалось, Тишков замечал пачку антисоветских листовок в щели ящика, опущенного на причал, или на крюке подъемной стрелы. Все мелочь, понятно, — против вчерашнего…
Вчера он мог бы сделать очень важное дело, если бы… Эх, если бы да кабы!.. На сердце у Тишкова камень. Пускай никто не винит его ни в чем. От этого не легче. Поймал-то он конец передачи, всего-навсего конец!
Правда, вести наблюдение за противоположным берегом он не был обязан, инструкцию не нарушил. Плохое утешение! Поймал конец, а мог бы застать всю сигнализацию.
У трапа стоял Мамеджанов, старший наряда, а Тишков шагал по причалу, взад-вперед. Тот берег открывался ему, когда он оставлял позади нос «Вильгельмины» или корму. И вот, если бы он не застрял в пути… Если бы не отвлекся… Вынес черт на палубу этого итальянца! Как всегда, он кивнул солдатам и крикнул: «О, товарич!» — а затем вынул из кармана гармошку, да как заиграл! Тишков любит музыку. Итальянец играл гимн демократической молодежи, притоптывая и дирижируя рукой.
Ночью, докладывая старшему лейтенанту Бояринову, он еще не сознавал за собой вины. Был счастлив, что уловил световые точки и тире, строчившие в далекой черноте, за рекой. Он прочел их, недаром учился на курсах радистов. Два, семь и семь… Старший лейтенант расспросил его и подтвердил худшие опасения Тишкова. Да, скорее всего лишь конец передачи.
Счастье открытия померкло. Тишков стал припоминать и впал в отчаяние. Итальянец! Не нарочно ли он запиликал на гармошке как раз в тот момент…
— Насчет итальянца вопрос открытый, — сказал Бояринов. — А за то, что ты отвлекся без необходимости…
Тишков получил выговор.
Бояринов немедля доложил Чаушеву. Проштрафился отличник! В трубке раздалось:
— Пришли его, Иван Афанасьевич, ко мне. После обеда… Пусть поест, успокоится немного.
Тишков ел свою любимую кашу с тушенкой без аппетита. Не выговор угнетал его, — сознание вины, которое делалось все больнее.
Лейтенант Стецких, дежурный, оглядел Тишкова с головы до ног и сразу почуял неладное.
— Подождите тут… Что у вас?
Тишков уважал лейтенанта за начитанность, за знание двух языков — английского и французского.
— Че-пе у нас, — начал он.
Слушая, лейтенант поправлял повязку на рукаве. Укололся булавкой, ругнулся, отсосал кровь из ранки.
— Ясно, — бросил он с раздражением. — Музыка вас пленила. Ловят и на это…
Хваленый Тишков! Стецких не забыл вчерашнее столкновение с начальником из-за Тишкова. Да, пора старику в отставку, распустил подчиненных.
— Старшим идти мне теперь нельзя, — молвил Тишков. — Верно, товарищ лейтенант?
К этому простодушному вопросу Стецких не был готов. Он повел плечом.
— Подсказывать начальнику мы не будем.
Для Стецких военная жизнь исчерпывалась понятиями приказа и повиновения. Как поступит Чаушев, — неизвестно. Ответить солдату искренне — значит, в какой-то мере предвосхищать приказ начальника. А это занятие вредное.
Натянутое молчание прервал приход Чаушева. Он позвал Тишкова в кабинет, велел сесть. Не торопил, позволил выговориться.
— Наказание вы заслужили, — сказал он, — а старшим наряда вы все-таки пойдете, — услышал Тишков. — Это не награда, а доверие.
И вот он на причале, у борта «Франконии». Сегодня он еще младший, последний раз…
Теплоход огромный, высокий — задерешь голову, и кажется, он опрокидывается на тебя. Там наверху, на палубе у ходовой рубки, — толстый краснолицый капитан в белом. На руке искрятся золотые часы. Сейчас капитан спускается, Тишков видит толстые подошвы башмаков с подковками на каблуках. Все видится четко сегодня.
Бывает, когда проснешься очень рано, свет непривычно ярок. Так и сейчас. Кажется, это не вечер, а утро нового дня, начало новой, более трудной, но все-таки солнечной жизни.
Капитан «Франконии» уже на нижней палубе. Она запружена туристами, — зеленые и серые плащи, хрусткие, надуваемые ветром. Береты, блеск биноклей, фотокамер. Капитану уступают дорогу, его спрашивают о чем-то. Верно, хотят на берег. А он кивает, — скоро, стало быть. Ему улыбаются.
Люди веселые, добродушные Тишкову нравятся. Он склонен был освободить их от подозрений. Но теперь, после того итальянца с гармошкой…
В салоне, в косых лучах вечернего солнца, нет-нет покажется, блеснет пуговицами фигура подполковника. Там заканчивают проверку паспортов. У самого окна сидит лейтенант Стецких. Тишкову видно, как он вручает иностранцам документы, — легким вежливым наклоном головы. Тишков завидует лейтенанту. Он же там понимает все…
