Два года на палубе - [16]

Вероятно, нет надобности говорить, что мы не были в глубине острова, но те, кому довелось побывать там, отзывались о нем с одобрением. Наш капитан вместе с губернатором в сопровождении нескольких слуг поехали на мулах в горы, и после их возвращения я слышал, как губернатор просил капитана зайти на остров на обратном пути, предлагая за круглую сумму привезти из Калифорнии нескольких оленей, каковых совершенно здесь нет, а ему очень хотелось развести этих животных.

Слабый, но устойчивый зюйд-вест уносил нас от острова, и, когда я вышел на палубу к ночной вахте, земля была различима лишь благодаря тому, что закрывала собой несколько низких звезд в южной части горизонта, хотя мой непривычный глаз вряд ли признал бы это явление за признак земли. В конце вахты редкие для этих широт пассатные облака окончательно скрыли остров, а на следующий день в

четверг, 27 ноября, выйдя утром на палубу, мы снова увидели вокруг необозримый Тихий океан и уже не встречали земли до самого прибытия на западное побережье обширного Американского континента.

Глава VIII Повседневная жизнь

С того дня, как мы оставили Хуан-Фернандес, и до самой Калифорнии мы не видели ни земли, ни даже паруса и у нас не произошло ничего примечательного. Мы вошли в юго-восточный пассат, благодаря чему в продолжение трех недель даже не притрагивались к парусам и не перебрасопили ни одного рея. Капитан воспользовался ясной погодой для приведения судна в порядок. Плотник занялся переделкой части кормового кубрика в помещение для торговли, и тогда же стало известно, что наш груз не будут перевозить на берег, а станут продавать в розницу тут же на борту. Торговое помещение сооружалось специально для показа образцов и хранения негромоздких товаров, равно как и для совершения сделок. А нас пока заставляли работать с такелажем. Все снасти обтягивались втугую, вязались выбленки, заготавливались в больших количествах шкимушгар и пропиточный раствор. Был просмолен стоячий такелаж. Я впервые испытал себя в этом деле, и досталось мне изрядно — почти всю работу мы проделали вместе с моим приятелем Стимсоном, так как люди требовались везде. К тому же Генри Меллус, еще один молодой матрос, слег от ревматизма, а юнга Сэм был слишком молод и слаб и поэтому почти весь день стоял на руле, благо ветер сохранялся несильным и устойчивым, так что мы могли наслаждаться судовыми работами сколько душе нашей было угодно. Облачившись в короткие парусиновые куртки и взяв по небольшому ведерку смолы, мы лезли: один — на грот-бом-брам-стеньгу, другой — на фор-бом-брам-стеньгу, и начиналась просмолка сверху вниз. Дело это немалой важности и во время дальнего плавания обычно производится раз в полгода. У нас просмолку делали и потом, и всякий раз всей командой, и кончали за день. Теперь же все это досталось нам двоим, и мы, как новички, провозились несколько дней. Начинают всегда с топа мачты, спускаясь постепенно вниз, просмаливая ванты, бакштаги, коренные концы топенантов и прочее, выходя попутно на ноки реев, обрабатывая перты и топенанты. Просмаливать штаги еще труднее, и эту операцию матросы называют «ездой вниз». На топе мачты крепят блок, через который проводят какой-нибудь длинный конец, например брам-лисель-фал, и получается гордень; один конец горденя заделывается вокруг штага двойным беседочным узлом, в петли которого и садится матрос с ведром смолы, а кто-нибудь на палубе потравливает другой конец. Работающего опускают помалу, и он успевает тщательно просмолить штаг. Вот так и качаешься между небом и морем, и если гордень внезапно даст слабину, оборвется или же его по небрежности вообще отдадут, остается одно из двух: упасть за борт или сломать себе шею. Впрочем, об этом матрос никогда не думает. Он занят только тем, чтобы не оставалось «праздников» (то есть непросмоленных мест), так как иначе придется делать все заново; или не дай бог капнуть смолой на палубу, тогда уж помощник непременно шепнет снизу что-нибудь ласкающее слух. Таким манером я просмолил все фор-штаги, но самым трудным оказался такелаж на бушприте, мартин-штаге и блинда-рее. Там, пока руки заняты просмолкой, надо цепляться за снасть буквально бровями.

Вся эта грязная работа подошла все-таки к концу, и в субботу вечером мы соскребли с палубы все подтеки, но самое главное — вычистили самих себя. Наши просмолившиеся куртки и штаны были закатаны в свертки и отложены до следующей оказии, а мы облачились в чистую парусину и провели субботний вечер в тиши и неге. Следующий день выдался на славу, и вообще за все плавание у нас было лишь одно доставившее неприятности воскресенье, да и то у Горна, где не приходится рассчитывать на хорошую погоду. В понедельник мы принялись за покраску судна и вообще начали готовить его к заходу в порт. Эта работа также выполняется командой, и каждый, кто побывал в дальних плаваниях, в придачу ко многому прочему, становится хоть немного маляром. Мы выкрасили бриг снаружи и изнутри, от клотика до ватерлинии. Наружная часть бортов красится с беседки, спускаемой на тросах. Там и сидишь вместе с ведерком и кистями, а ноги половину времени болтаются в воде. Конечно, для покраски корпуса снаружи необходима спокойная погода, чтобы судно не очень качало. Вспоминаю некий чудесный день, когда я красил таким манером борт, а наш бриг спокойно шел по четыре-пять узлов в сопровождении рыбы-лоцмана, верного предвестника следующей за ней акулы. Капитан поглядывал на нее, перегибаясь через борт, мы же сосредоточенно продолжали заниматься своим делом. Так, в самый разгар покраски, в