Два героя - [16]

Маркена был очень огорчен. Он хотел говорить с адмиралом, чтобы сообщить ему очень радостную весть, а тот вдруг уехал.

Из-под густых бровей Кастанеды сверкал между тем острый, проницательный взгляд. Он наслаждался смущением Маркены, зная причину этого смущения.

Бегство невольницы

Несколько недель спустя, на расстоянии каких-нибудь десяти минут ходьбы от усадьбы Маркены, возникла новая плантация, устроенная Кастанедой. До тех пор поселение Маркены называлось просто усадьбой, потому что в Королевской области другой плантации не было. Теперь явилась необходимость в особых названиях.

Маргарит мало беспокоился о предписаниях адмирала. Плантации, по его мнению, лежали в пределах его военной власти, он был начальник форта и губернатор Королевской области. Плантаторы должны были повиноваться ему так же, как солдаты и золотоискатели.

По его предписанию плантаторы должны были доставлять в форт известную часть произведений своих полей. Он наложил на них подати и дал имена обоим имениям. Во внимание к той верности, которую Маркена выказывал по отношению к адмиралу, он назвал его усадьбу Лигурией, а новое имение Кастанеды — Королевский двор.

В эти названия начальник войск вложил злостную мысль. Для большинства испанцев имя лигурийца было ненавистно, и потому они косо смотрели и на плантацию, названную Лигурией, тогда как имя Королевский двор возбуждало в них симпатию. Правда, мысль эта не принадлежала Маргариту, названия плантаций подсказал ему все тот же Кастанеда. Он исподтишка посмеивался над смущением Маркены, которому при сообщении названия его имения стало ясно, что соотечественники его относятся к нему с ненавистью. Но плантатор Кастанеда знал, что делал. Плантации не должны были процветать, Лигурия должна погибнуть, а у ее устроителя Маркены надо отбить охоту ходить за скотом и рыть коренья. Что касается до Королевского двора, то он был не так поставлен, чтобы процветать. Сам Кастанеда мало заботился о хозяйстве.

Он не собирался устраивать опытные поля, туземцы должны были обрабатывать поля, как умеют, и отсылать добытые произведения в форт. Но для того чтобы индейцы-рабочие держали себя в порядке, Кастанеда назначил особых надзирателей.

К тому времени, когда испанцы явились на Антильские острова, там среди индейских племен происходило большое движение. С американского материка на маленькие острова нахлынул разбойничий народ, дикие караибы-людоеды. Их военные лодки, или пироги, были очень узки, но зато длина их была тринадцать-четырнадцать метров, так что в них легко помещалось до пятидесяти человек. При благоприятном ветре караибы плавали на хлопчатобумажных парусах, а в противном случае — на веслах, опуская их в такт движениям одного танцующего дикаря. Коренные обитатели Антильских островов, которых испанцы называли париями, были мирные люди, людоедство им было неизвестно, оружием их в борьбе было только копье, и они питались не столько охотой, сколько скудными произведениями своих полей и рыбной ловлей. Напротив, караибы употребляли луки и стрелы, жили на материке почти исключительно охотой и отличались диким, свирепым нравом. Когда караибы явились на маленькие острова, они отнеслись без всякого сострадания к добродушным туземцам, пользуясь превосходством своих сил, они убивали мужчин, съедали детей, а женщин уводили в неволю. Эти свирепые людоеды внушали к себе повсюду страх. Когда Колумб открыл Новый Свет, они населяли только часть Эспаньолы.

В Изабелле было несколько караибских невольников. Кастанеда взял их с собой в свою усадьбу и сделал надзирателями над возделывавшими поля индейцами, в то же время караибы составили его лейб-гвардию и сделались притеснителями индейцев. Вождем этого отряда караибов был Каллинаго, ловкий негодяй, втершийся в доверие к своему белому господину.

Он составлял полную противоположность краснокожему управителю Лигурии, молодому Энрико, как называл его Maркена. В сердце юного Энрико пустила крепкие корни любовь к господину, вызванная его добротой.

Разница в обращении с индейцами в Лигурии и на Королевском дворе бросалась в глаза. В первой царствовали спокойствие и порядок, во второй — побои и пытки, тут рабочее население оставалось верным своему господину, там ежеминутно редели ряды рабочих от побегов.

Однажды вечером Энрико стоял у живой изгороди кустов кассавы и выбирал коренья для приготовления муки. Он покончил со своей работой, когда уже наступили сумерки, и пошел по саванне, чтобы на досуге взглянуть на скот.

Вдруг что-то зашуршало в траве. Ему показалось, что то были осторожные шаги человека. Энрико остановился. Из высокой травы вышла индеанка, робко осматриваясь по сторонам. Энрико вздрогнул.

— Что тебе здесь нужно, Ара? — спросил он, узнав в девушке одну из недавно приведенных с гор работниц.

— Спаси меня! — умоляющим голосом сказала она, падая перед ним на колени.

— Что тебе угрожает? — спросил он, глядя на тихую саванну.

— Каллинаго мучает меня! Я ненавижу его, он хочет погубить меня.

Энрико покачал головой.

— Я не могу тебе помочь! — печально ответил он.  — Ты должна бежать в горы. Здесь тебя найдут и угонят дальше. Пойдем, сядем на траву и подождем, пока наступит ночь, а потом я тебе покажу дорогу.