Два берега - [31]

Жанне пришлось честно рассказать родителям, что творится у нее дома. Елизавета Аркадьевна и Анатолий Сергеевич потеряли дар речи. Они предложили Жанне вернуться домой хотя бы до родов и обещали дать столько денег, сколько понадобится. Елизавета Аркадьевна решила приезжать к дочери хотя бы два раза в неделю и при случае серьезно поговорить и с зятем и со сватьей, потому что это уже не девичьи капризы Жанны, это серьезная проблема.

Поговорить с зятем не пришлось. Накануне приезда Елизаветы Аркадьевны Антон объявил жене, что их отношения исчерпали себя, а он встретил настоящую любовь, прекрасную женщину, на которой теперь женится, как только получит развод. Потом пожелал ей успеть собрать вещи за ту неделю, которую проведет со стройной красавицей и изумительной хозяйкой Танечкой на курорте в Подмосковье, взял сумку и ушел.

Жанна какое-то время тупо бродила по квартире, а потом села и начала реветь. Абсолютно по-бабьи, в голос, подвывая и вспоминая все бесконечные и незаслуженные обиды Антона. Красавицу Танечку она знала по институту — та славилась яркой внешностью и неразборчивостью в мужчинах. Таня носила сорок восьмой размер (а Жанна — сорок четвертый — сорок шестой) и никогда не умела готовить, чем страшно гордилась. Заявляла:

— Мне проще поменять мужика, чем стоять ради него у плиты.

Именно то, что Таня совершенно не умела готовить, почему-то казалось Жанне самым оскорбительным. Она вспоминала, как покупала кулинарные книги, бегала по магазинам в поисках необычных продуктов и приправ, как после работы по два часа могла парить или тушить, стараясь приготовить какое-то особенное блюдо, а по выходным и вовсе пекла пироги, — и рыдала все громче.

Рыдала до тех пор, пока не ощутила острую боль в животе. Испуганная Жанна кинулась звонить по ноль-три, поскольку не знала, какое лекарство можно выпить, а боль не утихала. Пока ехала «скорая», началось кровотечение, и Жанна каким-то звериным инстинктом поняла — ребенок не выживет. Говорят, за границей умеют выхаживать детишек, рожденных на двадцать второй — двадцать третьей неделе беременности, но Жанна жила в России и у нее было всего лишь двадцать недель.

В больнице ее навещали многие — родители, родители Мари, бабушка, коллеги по работе. Суетливо доставали сладости, прятали глаза, мямлили, изображали бодрость. Жанна сладостей не хотела. Не хотела бодрости, не хотела общения, не хотела ничего.

На работе ей дали отпуск. Девочки уговорили начальство, подрядились выполнять ее функции, и, когда Жанна явилась на студию с уверенностью, что положит на стол заявление и забьется дома в угол зализывать раны, ей неожиданно предложили отдохнуть две-три недельки. Жанна получила отпускные и, даже не поблагодарив коллег, вернулась в родительский дом. Анатолий Сергеевич с дядей Сашей поехали вместе с Жанной к Антону собирать вещи. На пороге их встретила красавица Таня в прозрачном пеньюаре и томным голосом позвала Антона:

— Тошенька, котинька, твоя бывшая пришла. Разберись, пожалуйста.

Антон вышел, поздоровался, и Жанна начала собирать сумки, а отец и дядя носили их в машину.

Вскоре Таня появилась одетая и крикнула Антону с порога:

— Тошенька, радость моя, убегаю, зайду к Ленке! Следи, чтобы твоя бывшая не прихватила чужого, а то сам знаешь, у меня бельишко дорогое и косметика не с рынка.

Жанна буквально застыла на месте и тихо спросила у Антона:

— И ради вот этой ты убил нашего ребенка?

— Никакого нашего ребенка не было, — раздраженно сказал Антон, — ты нагуляла где-то пузо и мечтала, чтобы я над ним трясся с тобой, дурой, вместе. Надо было делать аборт вовремя, тогда бы и проблем не было.

Спокойная, выдержанная Жанна, которая привыкла выслушивать многое и от чиновников с манией величия, и от оскорбленных пенсионеров, и от нервного начальства, кинулась на Антона, официально все еще считающегося ее мужем, бешеной кошкой. Четыре длинные багровые полосы вспухли у благоверного от лба до подбородка, чудом не задев глаза.

— Ах ты, тварь! Шлюха подзаборная! — заорал Антон, схватил табуретку и замахнулся на Жанну.

Анатолий Сергеевич табуретку аккуратно перехватил, отнял и поставил на место. А Александр Сергеевич, тихий и мягкий дядя Саша, посмотрел на брата и врезал Антону кулаком в лицо. Кровь хлынула сразу — из носа, из разбитой губы, смешалась с кровью из глубоких царапин на щеках. Антон выругался и закрылся в ванной.

Жанна хотела бросить все, что не успела собрать, но отец остановил:

— Твое принадлежит тебе. Потом пожалеешь. В конце концов, шесть лет наживали вместе. Квартира его, но половина мебели, посуды, белья — твоя. Я уже не говорю о вещах.

Дядя Саша вызвал на помощь каких-то ребят с работы, и, не обращая внимания на злобно шипящего Антона, они унесли телевизор, два шкафа, тумбочку, кресло и музыкальный центр.

Так в двадцать семь лет Жанна снова оказалась в родительском доме и стала обживать комнату, которую раньше делила с сестрой. С тех пор то ли она разучилась общаться с мужчинами, то ли выпала из категории потенциальных невест, но на ее горизонте было абсолютно пусто, хотя у знакомых свадебное шампанское лилось рекой.