Душевные омуты - [34]

Джордж тоже страдал от глубокой эмоциональной травмы. Он помнил, как однажды, когда ему было девять лет, он увидел, что мать вышла из дома, села в чужую машину, бросила на него безразличный взгляд и уехала навсегда. Когда Джордж стал взрослым и женился, он был убежден в том, что жена его тоже бросит. Он следил за ней, пытался контролировать всю ее жизнь и фантазировал о том, как она проводит время с другим мужчиной. В годовщину своей свадьбы они отправились в путешествие в другой город. Когда Джордж принимал душ, к ним номер вошел гостиничный служащий. В этот момент Джордж решил, что жена сразу же отдалась этому таинственному любовнику. Когда она предложила ему пойти к психотерапевту, он настаивал на том, чтобы она под гипнозом рассказала ему правду и прошла множество тестов на детекторе лжи, — что она и сделала.

Как и Роджер, Джордж страдал от первичной травмы и превратил свою жену в мать (подобно тому, как Эдип сделал мать своей женой). К несчастью для обоих мужчин, их травма была столь ранней, что оказалась недоступной для терапии, а потому неисцелимой. Ни когнитивная терапия, ни ее бихевиоральная модификация, ни активное воображение — ни то, ни другое, ни третье не могли пошатнуть их одержимость иллюзией.

Есть примеры, когда навязчивость при всей ее болезненности может питать творчество или стать основой жизни человека. Когда скульптора Генри Мура спросили, как ему удается продолжать заниматься творчеством в течение многих десятилетий, он ответил, что в нем была такая великая страсть, что она не смогла целиком найти выход в движениях резца, долота и чекана.

Лауреат Нобелевской премии поэт Уильям Батлер Йетс тоже пятьдесят лет страдал навязчивой одержимостью. В 1889 г. он увидел прекрасную девушку, ирландскую революционерку Мод Гонн, стоящей в дверном проеме среди цветущих яблонь. Позже он сказал, что с этого началось величайшее несчастье в его жизни. Спустя пятьдесят лет, находясь на смертном одре, он все еще продолжал о ней писать. Иетс везде следовал за ней. Он неоднократно предлагал ей выйти за него замуж, и всякий раз она его отвергала. Он обещал ей перестать писать и посвятить себя целиком ее миру, но она продолжала заниматься политикой, проходя свой путь к «Несчастьям», в которых была отражена трагическая история Ирландии[58]. Йетс понимал, что путь его возлюбленной предопределен судьбой, а потому не мог ее удержать. Тогда он написал о ней:

Встала печальная девушка с алыми губами,

И в слезах ее было видно величие мира.

Она была обречена, как Одиссей, на морской поход,

И горда, как Приам, убитый своим окружением[59].

На протяжении десятилетий Йетс был поглощен своей навязчивой одержимостью Мод Гонн. Время от времени он даже хотел покончить жизнь самоубийством, чувствуя патетическое отчаяние и безнадежность.

Но у меня, презренного, остались только сны;

Я постелил их тебе под ноги;

Мягче ступай, ибо ты идешь по моим снам[60].

Когда Мод вышла замуж за солдата удачи, Джона Мак-Брайда, Йетс почувствовал себя вдвойне отверженным; она не только предпочла ему другого — этот другой был полной противоположностью поэта. Позже, когда Мак-Брайд в 1916 г. был казнен англичанами после подавления восстания, Йетс снова воспылал страстью к Мод и опять предложил ей руку и сердце. И Мод снова ему отказала. Дойдя в то время до полного сумасшествия вследствие своей одержимости, Йетс предложил выйти за него замуж ее юной дочери Изольде, которая поняла порочность его предложения. В конечном счете отвергнутый поэт женился на одной англичанке, с которой был счастлив в браке и которая родила ему двух детей. Но его мысли по-прежнему оставалась с Мод, даже когда он был на смертном одре.

Любители поэзии могут быть благодарны Мод за ее непреклонную решимость не выходить замуж за Йетса, так как, по мнению Одена, боль Йетса, связанная с судьбой Ирландии, «вонзила его» в поэзию. Йетс прекрасно понимал, насколько сильным должно было быть его желание добиться Мод, чтобы он пожертвовал своим талантом ради ее руки:

Она такова, а потому кто может сказать,

Что нужно было продумать, просеять сквозь сито?

Я мог мы выбросить прочь ненужные слова

И радоваться жизни[61].

Навязчивая одержимость Йетса питала всю его поэзию. В отличие от Роджера и Джорджа, он, по крайней мере, смог сублимировать свое страдание в искусство. Здесь совсем не идет речь о том, почему эта женщина возбудила в нем бессознательный образ анимы так, что в психике поэта этот образ принял такие масштабы.

Во время настойчивого ухаживания можно получить прямо противоположный результат из-за проекции на другого человека некоего жизненно важного элемента своей психики. Такое навязчивое мышление не следует путать с любовью; это чистая проекция, и в подавляющем большинстве случаев она будет отражать какой-то аспект первичных детско-родительских отношений. В силу того, что родитель имеет власть над психикой зависимого от него ребенка, эмоциональные травмы, размытая идентичность и глубинная динамика отношений становятся основными элементами его психической структуры. Со временем бессознательный материал, который оставался вытесненным, активизируется и проецируется на другого человека. При навязчивой проективной идентификации другой человек наделяется отсутствующим у нас элементом и становится его носителем, превращаясь таким образом в хранителя нашего благополучия или, наоборот, становясь воплощением для нас величайшей угрозы.