Душа в тротиловом эквиваленте - [18]

— А нечему было сопротивляться. Никто не нападал. Процесс разложения растянули на годы. Это как в болото затянули. Все же прекрасно понимали, что стоит им хоть наполовину всерьез нас задеть, мы так ответим, что мало не будет. Здесь нам равных нет. Сам знаешь.

— Знаю. Равных в драке нам нет. Но как же вы согласились терпеть рядом этих, крыс, как ты выражаешься?

— А нас самих в них превратили. Какое — то количество хвостатых было изначально — революцию не ангелы делали. Вспомни мародерство высших чинов — это тоже большие и жирные крысы. Жуков тот же.

— Да знаю, эшелонами тащили. И золото, и картины, и автопарки целые.

— Именно. Сталин, он из высших — последний, которого купить не смогли. Ну может, есть еще кто, не знаю, разбираться надо. Только он уже в плотном кольце и мало что сделать может. А остальных — купили, как пальто в комиссионке. Скоро на царство Никитка залезет, оно как раз из купленных. Так и пойдет. И станет у нас все устроено по-крысиному. Люди людьми быть не смогут. Попытаешься — убьют, посадят, закроют в дурку. Хуже всего то, что голову людям начнут забивать с малолетства. Они захотят жить богаче, всего-то, а устроено будет так, что станут крысами. А потом устроят большие крысы вечные дефициты, и голову поднять никому не дадут. То мыла нет, то сахар по талонам, то антиалкогольную компанию объявят, то кризис какой или дефолт. Не хочешь пилить завод на иголки? Никто не заставляет, иди и сдохни. А если охота кушать и кормить детей, будь добр, веди себя как крыса. Тут и самый твердый человек воровать станет. Спроса-то не было. Я тоже мог крысой стать, просто, не успел, наверное. Но хвост уже отрастал, отрастал. То банку краски с работы, то болтов россыпь. Так и шло. Ели досыта, никто не прессовал. Люди перестали понимать, кто они и зачем живут. В результате, большинство научилось жить и пищать по-крысиному. Страну развалили, и на ее останки пришли гражданские войны. Чтобы главные крысы стали еще жирнее. Мы это позволили, мы. Вспоминать можно много, да бестолку это.

— Есть толк. Еще ничего не сделалось, из того о чем ты говорил. Тебе дана вторая попытка. По-другому все будет.

— Если сможем, батя. Кто мы, а кто — они. Понимать надо разницу.

— Должны смочь. А о крысах я еще все на фронте понял. В любом подразделении они бывают. Но надо сделать так, чтобы ни у кого не было и мысли о том, что у своих можно украсть и жить дальше. Вор остановиться не может, он будет красть всегда. Он перестает быть человеком, становясь гнилью в человеческом теле. И думает он уже не по-людски. Он думает о том, как убить бывших товарищей и скрысить все. Крыса в доме, в стране, в части — да где угодно — это смерть. Тебя и всех твоих. Я тебя понял, сын.

— Бать, а времени — то уже три часа. Давай, провожу. Мне все равно письмо отправить надо.

— Проводи, сына, не откажусь.

Пятиминутная прогулка по разбитой брусчатке Веселой Слободки. Нет, все-таки я родился и жил в хорошем месте. Если бы была возможность выбирать, то и в третий раз, и всегда, я бы выбирал для себя только эти места. Проводив отца до перекрестка, я повернул к почте. Провернувшись на оси, крышка синего ящика открыла узкую щель, и письмо мягко скользнуло внутрь.

Я шел и смотрел на город. Улицы мягко ложились мне под ноги, ветер играл с листвой не успевших пожелтеть платанов. Ласково пригревало солнце. В моем сердце больше нет ни боли, ни страха. Прошлое принято до конца и не имеет значения — значение имеют только сделанные в прошлой жизни долги.

Вы хотите сделать наш Город мертвым и населить его нежитью? А потом убивать и грабить, грубо, нагло и быстро, зная, что никто с вас не спросит? Вы хотите видеть бывших победителей, собирающих бутылки на мусорниках, скверы, замусоренные шприцами, девочек-проституток, развалины цехов, брошенные деревни? Вы надеетесь без боя усыпить великий народ, как будто это безнадежно больная собака или облезший от старости кот?

Это зря, господа. Вы ответите. Все. Это без вариантов.

Ах, вы думали что некому будет спросить? Но вот он я, вот мои близкие, скоро люди подтянуться, так что спросим.

19 сентября 1952 года, пятница

Алан Бомбар на надувной лодке «Еретик» отправляется через Атлантический океан. У него все получится. Ценой собственного здоровья он докажет, что потерпевших кораблекрушение в большинстве случаев убивает не океан, а страх и неумение себя вести.

Я стою перед закрытою дверью учительской. Вдыхаю запах школы. Любуюсь пылинками, пляшущими в солнечном луче. Душновато. Огромные окна, составленные, как было модно в тридцатых, из небольших листов стекла, уже не открывают, так как по ночам холодно. А днем вовсю греет солнце. Юг все-таки.

Педсовет шумит, как камни в прибое. Из-за плотно прикрытой двери слышны возбужденные голоса. Двери тяжелые, звук гасят хорошо, разобрать можно только отдельные слова. Вот бубнит низкий басок директора, вот вступили высокие женские голоса. Меня то зовут, то выгоняют. Картина маслом: педагоги в когнитивном диссонансе.

Я вполне мог еще неделю не ходить в школу, но мы с мамой решили, что от этого проблемы сами не рассосутся. Пошли просить о домашнем обучении для одаренного мальчика и возможности сдачи экзаменов экстерном.