Душа убийцы — 2 - [39]

Чтобы отклеиться от нее.

Он посмотрел назад, на ребят. Роя уже не было видно.

Размашистая фигура Потылина темнела у леса. Семенов уныло передвигался за ним. Что же случилось? Почему они так согласованно уходили? Развал, распад, разложение!

— Да понимаешь ли ты! — закричал на нее. — Что это развал, распад, разложение? Восемь лет я собирал коллектив! Восемь лет — кошке под хвост!

— Еще соберешь! — ответила быстро она. Быстро, легко.

— Этот парень развалил коллектив за пару часов!

— Да нет, не парень! — сказала она. — Не парень! — глянула на него, отведя прядь волос… Это был жест! Плавной рукой отведя прядь волос, она взглядывала чуть снизу и сбоку. — Это Италия! Италия все развалила! Кое-кто понял, что не видать ему поездки в Италию… И что вообще ничего не видать! Не расстраивайся, наберешь новых ребят!

Он скрипнул зубами — до боли в одном подпорченном зубе.

— И из-за парня ты не расстраивайся! Вы, мужики, должны все время самоутверждаться! Вы строите хижины поселяетесь мысленно в них. У одного такая хижина — диссертация, и он кладет на нее жизнь и собственные волосы для того только, чтобы плешивым, трясущимся стариком иметь возможность поставить перед фамилией три махоньких буковки: д.т.н.! У другого — собрать коллектив, чтобы чувствовать себя в нем как князь среди челяди. У третьего и вовсе идея блаженная, даже невозможно ее сформулировать: сделать что-то свое, какую-то часть автомата-завода, которая роится в его голове… Не волнуйся, побушует, побесится, да и спустится! Подумай только: завод-автомат! Что-то шумное, пыльное, грязное. А теперь оглянись! Посмотри: вот снег, вот гора! Это — жизнь! Поехали быстренько к Лиде!

Вот в этот момент Гора шумно вздохнула. А может быть, обрушился откуда-нибудь снежный пласт.

— Тебе нужна хижина, чтобы укрыться от мира, — шепнула она. — Укройся во мне!

Выправив лыжи, он подъехал к ней. Она глянула на него с интересом. Чуть склонив голову, слегка прикусив нижнюю губку. Если бы она не прикусила эту свою нижнюю губку! Но тут он вспомнил, как, сообщив о вероятной поездке в Италию, она точно так же, прикусив эту губу, глянула на него с интересом. Он повторил про Италию, и она так стремительно кинулась, так безудержно принялась награждать, словно он уже дал обещание привезти ей какое-нибудь сверхмодное, сверхдорогое манто — не говоря уже о совместной поездке (что, конечно же, выглядело невероятно). И сейчас все в нем воспротивилось к ней.

«Какая ненасытная женщина! — распаляя себя, думал, обходя ее. — Какая циничная, какая опасная!»

— Ты ошибаешься! — крикнул ей, обернувшись. — Это ты его завела! Из-за тебя, только из-за того, что ты его раздразнила, он, как одержимый, полез!.. Все подтвердят!.. Зачем ты дразнила его?

Торопясь, он уже ставил лесенкой лыжи. Уже взбирался наверх. Лыжи в спешке срывались, он подбивал под них палки. И уже поднимался. Все выше и выше.

В конце концов он отвечает за безопасность команды. Случись что — спросят: «А что же ты? Что за сомнительные способы сплотить коллектив? Может, вы пили там? Может, и вообще это самое, а? Как вас жены-то отпускали?»

А эта дрянь заранее с себя снимает ответственность! Заранее сваливает вину на него, хотя пока что еще ничего не случилось!

— Вот точно, что все беды мира начинаются с Евы! — бормотал, торопливо работая палками. Лыжи соскальзывали, и он все больше уделял внимания палкам. Взмокло под мышками. Угнездившись на кочке, он стянул шерстяные перчатки с рук. Протер ими лоб. Вдруг повернул голову и заорал вниз: — Все начинается с женщины!.. А кончается-а, а кончается-а-а…

Правая, нижняя лыжина соскрежетнула, он пошатнулся. Но успел перенести вес тела на левую, левая не подвела, и тут успел вбить палку под правую лыжину и остановить ее. Утвердился в новом своем положении и крикнул:

— А кончается-а-а… голос внезапно подвел. — Кончается смертью, — осипше сказал.

Да, это так! Женщина дает первый толчок, а дальше вступает в силу неодолимое притяжение смерти!

И с новой энергией хотел продолжить подъем. Но тут взглянул вверх, на вершину.

Глаза Горы сияли ослепительным ледяным блеском.

Ему сделалось страшно.

Он уже достаточно высоко взобрался по крутому боку Горы. Он так стремительно поднимался, что успел подобраться и схватиться за приметную ель, к которой вел путь. За этот змеей изогнутый ствол. За красноватый и твердый, естественный поручень, созданный словно нарочно, словно по чьему-то хитроумному замыслу, чтобы притягивать, привлекать внимание неосмотрительных путников… Красноватая змейка под зеленой короной на лилейной одежде Горы.

На саване.

В страхе, объяснимом и необъяснимом, он неотрывно смотрел на вершину.

Глаза Горы на безносом, белом лице ее сладострастно сияли. Может быть, то были отблески двух пропорционально расположенных льдин?

— Эй! — донесся до него возглас от подошвы Горы.

Но он никак не мог оторваться от плоского, белого лика.

— Эгей! — услышал повторное.

С мучительным напряжением он отвел взгляд от этих бриллиантово сверкающих льдин. И показалось ему, будто тень пробежала по обширному, белому — тому, что принял он за лицо.

А внизу была женщина. Он смотрел теперь вниз и видел, не признавал, голубое и черное на белом снегу. Что-то внезапно кольнуло. Зацепило рассеянный взгляд. Он всмотрелся. Очки он доставал только при чтении. А видел вдаль как орел. И еще какое-то время он не мог понять, что же его растревожило. Вдруг понял и не поверил глазам. Женщина. Черные пышные волосы, лицо, обнаженная шея… Голубая куртка распахнута. Он смотрел и смотрел. Вот она распахнула куртку пошире. Сомнения не было: груди, тугие, белые с темными ростками сосков, были под курткой. Лицо, шея, светлая кожа груди, тяжелые груши хорошо развитых молочных желез.