Душа убийцы — 2 - [14]
— Пусть только не попадается под руку! — пробурчал напоследок.
И вот этот звонок. Звонок в решающий день. В решающие минуты! Откуда пронюхал? Что заготовил?
Солнечный вечер. Каменный дом. По квартире, что на шестом этаже, бродит парень девятнадцати лет: широченные плечи, шея, вросшая в них мощным, разлапистым пнем, и, если опустить кончики губ, волевой твердый рот, и, если сжать брови — сумрачный взгляд исподлобья.
Пробежался рукой по висящим на перекладине галстукам, отобрал самый яркий, морковного цвета. Примерил к голой груди и вновь сжал брови, впустил кончики губ. И… резко присел, уворачиваясь от воображенного нападения. И поднырнул под руку. И, распрямившись, нанес правой снизу, от пояса к подбородку, страшной силы удар — апперкот. И прыгнул на добивание: еще два удара, справа и слева, в живот, в челюсть. Х-р-рст!
Телефон.
Ах, ты так? Упал на спину, кувырнулся назад через голову, мигом вскочил, принял исходную каратистскую стойку под названием рама, тут же перешел в любимую заднюю стойку: передняя нога полусогнута, касается пола носком — будто изготовлена к шагу, а на руках будто ребенок — поза матери с грудничком. Из этой стойки плавно и быстро выходим в переднюю и… Нет, удара не будет!
Расслабленно повел тяжелую руку… опять затрезвонило. Положил на трубку ладонь. Трубка задрожала от ярости. Подумал: а стоит ли брать?
Успокоил дыхание.
Вновь неистово завизжало.
Снял трубку и помолчал.
— Что дышишь? — строго спросили.
Приготовился к прежнему голосу — быстрому, лающему. Приготовился сплеча рубануть, а тут — баритон. Строгий, спокойный.
— Вола не верти! У нас все отлажено.
«У нас»? Стало быть, не один. Стало быть, нанял.
— Пока, детка, баюшки-бай! И нам куда проще: не возиться по мокрому делу. — Выдержал паузу. И, неожиданно, грубо: — Понял? Ублюдок! Гаденыш! Щенок!
Трубка не сразу попала в гнездо. Холодок прошел по спине. Одно дело — ринг, самбистский ковер, другое — профессионалы, убийцы.
Вновь было присел, уворачиваясь, но пыл прошел. Прикрыл на мгновенье глаза и вдруг увидел себя в луже крови: волосы налипли на лоб, рот черен, раскрыт, и этот оранжевый галстук! Точно из горла ручей!
Выпрыгнул вверх, выстрелил правой ногой, сумел упасть на руки, замер. И вновь перед глазами поплыл серый асфальт, и тело уже унесли, и только мокрый след на асфальте. Красный ручей.
Вскочил, содрал, скомкал, зашвырнул дурацкую тряпку.
Взять себя а руки! Поесть! Непременно! Как можно больше поесть! Мяса! Обязательно мяса!
Мясо придаст силу и бешенство. Надо подвести себя к тому состоянию, когда ярость скопилась и только и ждет мельчайшего повода, чтобы излиться наружу. И тогда гневная кровь автоматически точно командует телом, и не знает пощады.
Повязал мамин фартук, бросил кусок скользкого масла, вывалил на сковородку четыре толстых, кровавых ломтя.
Зашипело, брызнуло. Жирная капля взвилась, обожгла.
Что ж, в конце концов для десантника — через каких-то пару недель! — для бойца, рвущегося в самую горячую точку планеты, все это так, пустяки! Проба пера! И чем больше их будет, тем лучше!
И опять телефон! Ясно: ведут наблюдение. Раз звонят — значит, знают: не вышел, все еще дома.
Мягко подскочил, свесился с подоконника: никого! Ни в той будке, ни в этой. Не такие уж дураки!
Телефон все трезвонил.
Пусть, пусть и у них будет неясность, хоть небольшая, но все же: почему не берет? Спускается вниз?
Однако… А если это — она? Если в этот самый момент она, его Ингрид, нуждается в помощи?
Подлец, идиот! Опрометью бросился в комнату, перемахнул через стул, обогнул поворот, в прыжке, на лету, поймал телефон, приземляясь, падая на спину, еще в воздухе услышал гудок.
Опоздал! Что же наделал? Это — она, безусловно она! Когда говорит, так медленно тянет слова. Голос — низкий, тягучий. Так и не научился дослушивать тягучие фразы: кидался целовать, и губы, шевелящиеся от еле слышимых слов, пьянили… «Темпевамент, нет, какой темпева-амент!» — медленно говорила она, улыбаясь… Слабея.
Ингрид. Виноградное имя!
Он поднимает галстук, примеривает. Смотрится в зеркало. Аккуратным движением набрасывает один конец на другой и… Что это? Новый звонок!
— Ды-а! — грубо выдохнул, чтобы, если это — они, показать, что силен и свиреп.
— Боря?
Уф-ф, мама!
— Я звонила, звонила, ты принимал душ?
Уф-ф, мама, мама!
— Ты дома?
Что за глупый вопрос! Неужели для этого надо было дозваниваться через тысячу верст? Уф-ф, эта мама!
— Не груби! Я что-то хотела сказать. Ты дома? Ах, об этом я спрашивала… Произошло что-нибудь?
Произошло что-нибудь? Ну, мать, ты даешь!
— Как ты ужасно смеешься, мой мальчик! Так нервно, ужасно! Раньше… Мне кажется, раньше ты не был таким!
Что значит: раньше? Да, именно, что это значит? Эти намеки! Она забывается, он не позволит!
— Я чувствую: что-то случилось…
— Если, мама, «что-то случилось», то это что-то случилось хватают за шиворот и вышибают хорошим пинком! И хватит об этом. Кончай!
— Ты стал другим… грубым. Становишься похож на отца!
На отца? Ах, он похож на отца? Она сбрендила! Он давно уж не маленький!.. Эта легенда… Никакого отца и в помине!.. Затащила какого-то на себя…
