Душа нежна - [18]

Шрифт
Интервал

Безусловно неприемлемы для писателя-героя такие судьбы, как судьбы-поражения, падения, бессилия. Судьбы людей-слабаков. Тем, что эти люди сводят на нет победное начало в человеке, потворствуют жизненному растлению. Слабость так же многообразна, как героизм. Художественная концентрация ее - в портрете Романа Палубина из "Зарослей" и усиленного их варианта - "Лимитчиков". Палубин становится невольной, вернее, подневольной, причиной катастрофы Ивана Егоркина. Писатель рисует Романа не в обличительных красках, а держа читателя в постоянной надежде на восстановление личности. Держит до последней черты. Презрение вообще отсутствует в авторском отношении к этому спутнику героя. Он пишет его до удивления мягко, даже нежно. И тем сильнее потрясает горестный вариант судьбы не слишком симпатичного персонажа.

Чего жалеть его, кинувшегося в услужение деньгам и пороку? А нам за него тревожно, тем более что столько трепетности в его обрисовке:

"Роман раздевался смущенно, хоть и захмелел, а робел, не понимая, почему ему, незнакомому юнцу, такое доверие: роскошный ужин, банька.

- Что это у тебя? - увидел Леонид Сергеевич рубцы на теле Палубина.

- Служил в Афгане.

- Понятно... А кожа какая у тебя нежная!.."

Последующие эпизоды нравственного падения Романа, в конце концов убитого в тюрьме, воссозданы писателем с неустанным, пристальным вниманием к тому, как он дальше себя поведет, что с ним случится. С болью. Роман для него остается человеком и когда безудержно гонится за подачками, шмотками, предательски оставляет жену с дочкой, соглашается на все. Роман - маленький человек, пусть он соглашается на это сам. Но ведь он - детдомовец, сирота, подкидыш. И убит он за пocлeднюю каплю порядочности. Для Ивана он до конца - друг... Маленький человек, овеянный состраданием писателя, представителя русской литературы.

Но отставленным вариантом судьбы предстает у Алешкина и Иван Егоркин, человек рационализаторского склада, с героическим началом личности. Oн среди проигравших. По наивности, простоте, доверчивости. Главной, бытийной героики ему недостало. Хотя он и обладает всеми присущими бытийному герою качествами. В чем тут дело? Что неприемлемо в пути Ивана писателю? Ответ, может быть, в портрете: "Иван Егоркин был нескладный, неуклюжий и какой-то хрупкий, как ветка зимой..." Не такому отвертеться, пойдя ва-банк, от навешенного на него убийства.

Кульминационно оставлен в былом и замечательно нарисованный, портретом историческим, старик-крестьянин. Портрет коренной, родовой: "Морщинистое лицо старика, словно покрытое инеем недельной щетины, выражало недоумение, недоверие, скрытую тревогу и боль, как от неожиданного удара". Оставлена позади судьба человека высокого, несгибаемого духа, выжившего в трагедиях века, пронесшего через жизнь свою любовь. Овевающий целебным ветром народной жизни, согретый солнцем народной души рассказ об этой обоюдной любви - оставляемая позади кульминация.

"Не то" для главного героя. Не потому, что время старика прошло. Потому, что не победил, не отвоевал любимую. Явил проигрышный вариант. Или - недостижимую победу, высочайшую? Достиг счастья? Не случайно у Петра Алешкина так много вариантных произведений о любви...

Сам писатель, возможно, где-то не замечает всей меры суровости в устремленности героя своего к победе. Ведь заставил же он полюбить душу русского мужика, преклониться перед ней.

И не единожды в прозе Алешкина герой примеривает к своей судьбе простую и в простоте своей счастливую участь. Любуясь, например, незатейливым душевным покоем человека, которому ничего не надо, который ужился в родной ему среде, веселого, беспечного, доброго. Участью Киселева из одноименного рассказа. Очаровательный мужской пopтpeт. "Глаза его веселы, лицо всегда насмешливо, но насмешливость эта, чувствуется, не от ехидства, не от желания уколоть, а наоборот, от стремления вызвать улыбку". Но - мастерский штрих - на лице этом время от времени появляются царапины от женских ногтей...

Проходят в прозе Алешкина портрет за портретом, судьба за судьбой, вариант за вариантом. Бродяги и домоседы, расточители и накопители, сдавшиеся и встретившие гибель... И - отлетают от стремительно движущегося героя. Единственного, кто прошел-таки по трясине. Вышел в неизведанный простор, в манящий новизной мир. Но точка на этом не поставлена. Герой должен побеждать, побеждать, побеждать. Ведь к вольному его пространственному волеизъявлению, к простору неограниченных возможностей рвется, отталкивая его, зло.

Заметим, что писатель здесь заслоняет героя, что в прозе Алешкина зло с добром не сталкиваются в поединке. Между ними грань, пропасть. О чем как раз рассказ про майора Разина. Время не пришло. В единственном случае, когда на этой грани оказываются те, кому еще предстоит стать героями или злодеями, писатель едва не создает романное время. Не с умилением и ужасом - с кипящим внутри бесстрастием, более того, глазами бандита-мародера глядит на детей писатель. На тех, кого некому защитить. Точнейшие, резцом, детские портреты, небывалой в литературе новизны восприятия и поведения детей в страшном мире - в его рассказе "Я террорист".


Рекомендуем почитать
Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология

Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.


Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России

Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.


Феминизм наглядно. Большая книга о женской революции

Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.


Арктический проект Сталина

На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».


Ассоциация полностью информированных присяжных. Палки в колёса правовой системы

Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.


Жизнь как бесчинства мудрости суровой

Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?