Дурочка - [20]

– Где ж он его зарыл? – облизнул сухие губы Рябой.

– Про то не знает никто. Уж сотни лет того золотого коня ищут – не найдут никак. Бают, как ночь, конь золотой с Тубой под степью скачет, золотыми копытами под землей стучит. А днем на место возвращается, где его Мамай закопал: лежит, весь день отсыпается… – сказал Петр. – Только в одну ночь в году не зовет Туба золотого коня, не кличет. Раз в году, в ночь на Ивана Купала, выходит Туба на берег, на иву плакучую садится и Дмитрия зовет, приговаривает: «Где ты, светлое красно солнышко, красно солнышко, князь Дмитрий! Ты приди ко мне, красной девице. И свети во весь, во весь долгий день. Надо мною…» И всю-то ночь она по Дмитрию плачет. Да так жалобно, тоненько так…

Вдруг заплакал кто-то в ночи: жалобно, тоненько, – и замолк.

– Чу! – Петр привстал. – Слыхали?! Она плачет!

И опять заплакал кто-то жалобно, как ребенок, – и опять замолк.

Повскакали рыбаки, в темноту – хоть глаз выколи – вглядывались.

И третий раз заплакал кто-то горько-горько, неудержимо.

Заозирались.

Плакали совсем рядом, у костра.

Подошли – Ганна у рассохшейся лодки сидит, в рыбацкую куртку с головой закуталась, плачет.

Лицо открыли: будто дождем лицо залито. Плечики от плача дрожат.

– А ведь правда она это! Туба! Ханская дочь! – изумился Чубатый. – Вишь, услышала про своего Дмитрия и заплакала.

– Ханская? – переспросил Рябой. – Тогда надобно сдать ее властям!

– Это зачем же? – удивился Чубатый.

– Хан – по-нашему будет – царь, – сказал Рябой. – Ведь так?

– Ну, так, – согласился Чубатый.

– А раз так, то она по-нашему – царская дочка. Так?

– Ну, так, – опять согласился Чубатый.

– Вот и выходит, – сказал торжественным голосом Рябой, – что мы царскую дочь у себя укрываем!..

Стихли все. Молча на Рябого смотрели.

Петр к нему в своей драненькой фуфаечке бочком близко-близко подошел, в лицо тому глянул.

– Ишь ты! – непонятно чему восхитился.

Да как жахнет кулаком Рябого по лбу!

Наклонился над ним, когда тот упал, со лба его комара снял.

– Вот, – показал комара остальным. – Комарика убил! Гада сосущего…

Засмеялся:

– Добро сделал Стенька Разин, что комара не заклял. Наши-то, рыбаки астраханские, все к нему приставали: «Закляни да закляни у нас комара. Спасу, мол, от комарья нету!» А Стенька им отвечает: «Не закляну, – говорит, – вы же без рыбы насидитесь!» Так и не заклял.

Отошел Петр от Рябого, к костру подсел, подбросил поленьев в костер.

Рябой кряхтя с четверенек встал, утерся, на Ганну угли глаз уставил.

– А все ж расспросить девку надо! – повторил с угрозой.

– Ты опять за свое? – повернулся к нему Петр.

– Клады пусть укажет! – закричал Рябой. – Где отец ее, Мамай, золотого коня зарыл. А не скажет – властям ее сдать! Пусть допросят. Они любого говорить заставят!

Ганна со страхом взглянула на Рябого. Побежала, спряталась за спину Петра.

Петр с земли поднялся.

– Ты вот что… Ты от девочки отстань! – Рябому сказал. И строго добавил: – Не бери грех на душу! Запомни! Мы – рыбаки, артель Христова: никого не сдаем, не предаем! Когда Христос на землю с неба спустится второй раз, то к нам первым придет, нас первых спросит: как вы тут без Меня были? Что мы Ему ответим?

Укутал Ганну потеплее.

– Спи, – сказал. – А мы рыбки тебе наловим, утром ухи наварим…

Повернулся к остальным Петр, закричал:

– Эй! Рыбаки! Вставайте! Андрей! Иван! Яков старший да Яков младший! Семен! Фаддей! Филипп! Матвей! Варфоломей! Фома! Айда на лодки! Сети поставим: скоро рыба пойдет…

Заплескались лодки в реке.

Рыбаки закинули сети.

Тихо стало.

Слышно было, как Петр над рекою молится:

– Честные ангелы-архангелы наши! Берегите и стерегите нашу рыбную ловлю: во всяк час, во всяк день и во всяку ночь. Силою честного и животворящего креста Господня, сохраняй нас, Господи, рыболовов, на древе крестном распятый Иисус Христос!..

Ганна закрыла глаза. Легла на землю. Ухо к земле приложила. Услышала: конь золотой под землей скачет, золотыми копытами стучит.

Сладко заснула.

24

На рассвете почуяла Ганна: перешагнул через нее кто-то осторожно.

Открыла глаза. Увидела чью-то спину, пошевелилась.

Человек оглянулся на нее – Рябой. Наклонился.

– Спи-спи-спи, – прошептал испуганно.

И пошел, озираясь, от костра к дороге.

Повернулась на другой бок Ганна, заснула.

25

Через минуту проснулась опять. Вскочила будто ужаленная.

Выбежала на дорогу: Рябой быстро шел по дороге к деревне.

Испугалась Ганна. К рыбакам сказать побежала.

Рыбаки у потухшего костра, как богатыри убитые, лежали, крепко спали.

Заметалась Ганна. Куда спрятаться, не знала.

Побежала к реке тогда, к броду.

Спустилась к воде, смотрит: как корабль, верблюд по реке плывет, Сулеймен.

Пошла ему навстречу. Сулеймен подплыл к ней. Обняла его за шею руками, на спину влезла, села.

26

Вставало солнце.

Из воды верблюд с Ганной выходил.

Чубатый проснулся, увидел.

– Ах, – ахнул, – Туба! Ханская дочь!

Ударила Ганна босыми пятками верблюда в бок.

Побежал верблюд в степь.

27

Ехала Ганна на верблюде по степи. Есть захотела. Смотрит – в балке вдоль по склонам дикий терн растет. Слезла с верблюда, вниз спустилась.

На колючих кустах, как чернильные капли, черный терен висел.

Потянулась рукой к терну – тернием руку до крови оцарапала.