Дураки - [30]
Принимать гостей Дудинскас любил.
Всякий раз он до мелочей продумывал сценарий, старательно комплектуя приглашенных «по интересам», и любыми уловками — от уговоров и посул до угроз смертельной обиды — добиваясь обязательной явки. Все и являлись, поддаваясь его напору, зная хлебосольность. Вот и сейчас полтора десятка нанятых в городе официантов накрывали наспех сколоченные из свежих досок столы, рядом дымились, разнося запах шашлыков, самодельные мангалы...
...Первый раз это была презентация шеститомника «Технология бизнеса» в ресторане столичной гостиницы «Республика». Пригласительные билеты — тисненые на финском полукартоне, ручной высечки — Виктор Евгеньевич развозил сам, все сто двадцать штук, вручая каждому приглашенному по коробке с шестью книгами, перевязанной подарочной ленточкой.
Тогда особое впечатление на гостей произвел (приуроченный к застольному «торжеству разума») показ новой коллекции купальных костюмов «от Саши Харланова», устроенный прямо среди банкетных столов, ломившихся от закусок.
Один из гостей, профессор Тушкевич, депутат и вице-спикер Верховного Совета Республики, несмотря на должность, поднялся с бокалом в руке:
— Напитки, извиняюсь, брали за наличные или по перечислению?
— Разумеется, по перечислению, — нагло признался Дудинскас, хотя покупать спиртное с расчетных счетов в ту пору было строжайше запрещено.
— Это надо же, — выдал Тушкевич домашнюю заготовку. — А пьется, как за свои.
И, совсем расслабившись, Виктора Евгеньевича публично облобызал:
— Ведь что меня лично так потрясло? Думаешь, книги, которые вы издали? Даже не ужин, хотя все со вкусом и, как говорится, с блядями... Но вот что из ста двадцати приглашенных, причем такого уровня, — тут он, имея в виду себя, распрямился, хотя и икнул, — несмотря на непосредственную государственную занятость, прибыло сто восемнадцать... Это надо уметь...
Это как раз Дудинскас умел.
За годы журналистики он обрел немало друзей, многие из которых выросли до самых верхних этажей власти.
В любом из своих высокопоставленных «больших ребят», как бы тот высоко ни забрался, какое бы значительное положение ни занимал, Виктор Евгеньевич всегда видел «хотя бы десять процентов», как он говорил, созидательного начала и готовности к соучастию. «В иных — больше, но минимум десять процентов в любом есть». На это обычно и нажимал, стремясь разбудить соучастника в каждом и стараясь возбуждать в обитателях верхних этажей исключительно положительные эмоции и оптимизм. За этим к нему «большие ребята» в Дубинки и наезжали (тянуло, как на отраву), а вовсе не за тем, как утверждают злопыхатели, чтобы попариться в бане или выпить-закусить на халяву, чего им и везде хватало.
Что до подсчетов щелкоперов, сколько съедено-выпито и во что такие удовольствия обходятся, то тут — как смотреть. Реклама тоже чего-то стоит. А вот за рекламу он ни разу в жизни не платил, всегда предпочитая создавать информационный повод. Иногда в субботний вечер репортажи из Дубинок шли по пяти программам московского телевидения, минута в которых стоила дороже, чем любой банкет.
Впрочем, дело все же не в подсчетах, а в страсти форсануть. Вот на собственном юбилее («В душе младенец, а по паспорту — полтинник») в Доме писателя, где едва удалось усадить за столы две сотни приглашенных, юбиляр берет слово:
— Передо мной была альтернатива: двести раз тоскливо поужинать с водкой одному или сделать это однажды, но весело и вместе с друзьями...
Тогда книги и банкет, потом юбилей, сейчас открытие музея. Все с понтом, с грохотом, с размахом. Да еще и ветряк.
Ближе к закату Дудинскас с помощью подхвативших его друзей, взобрался на пару массивных жерновов, сложенных у подножия мельницы, и, сунув пальцы в рот, громко свистнул.
С верхотуры тут же выглянула чья-то голова. Удовлетворенно кивнув, Виктор Евгеньевич махнул в сторону музыкантов, которые сразу на полуфразе остановились, отчего народ, толпившийся на косогоре у фуршетных столов, развернулся в его сторону и притих, торопливо дожевывая бутерброды.
— Разрешите вас поприветствовать... И кое-что проделать в собственное оправдание...
Виктор Евгеньевич принял из рук подоспевшей супруги бутылку шампанского, подвязанную бечевой к верхушке ветряка, широко размахнулся, едва не свалившись, что только придало ситуации драматизма, но удержал равновесие и запустил бутылкой в дубовое основание.
— Пошел!..
Шампанское грохнуло.
Тяжелые лопасти дрогнули, чуть шевельнулись, подались назад, как для разгона... еще чуть постояли, как бы в нерешительности... И вот наконец пошли, пошли медленным махом поворачиваться, поскрипывая и постепенно ускоряясь, начали стремительно вращаться огромным колесом в контрастном свете закатного солнца, завораживая и волнуя...
Все вскинули головы и затихли.
Только молоденький секретарь посольства Германии господин Робинбрехт с его немецкой дотошностью ухитрился больше других разглядеть в свои круглые стекляшки очков в модной школярской оправе и поспешил поделиться своим открытием:
— Смотрите, смотрите! Там не есть ветер, там люди, который крутят большой колес. Мельница не настоящий.
