Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - [23]

Некоторое время я со смешанными чувствами блуждал по немноголюдным каменным улочкам центра Афин, почти на каждом углу видя скульптуры и бюсты работы Фидия. Мне было очень приятно находиться в сердце города, подарившего миру демократию, пусть даже теперь для него наступили не лучшие времена. Однако, возможно, главную достопримечательность Афин, соперничавшую по известности с Парфеноном, застать на городских улицах в эти дни я уже не мог.

Вероятно, на фоне идеальных мраморных тел атлетов этот старик смотрелся особенно комично. Нескладный, с толстым свисающим животом под старым засаленным хитоном летом или ветхим заплатанным плащом зимой, всегда в стоптанных почти до негодности сандалиях. Сварливый, громкий, умеющий сбить спесь с любого встречного острой, колкой, но всегда попадающей точно в цель шуткой или грубоватой насмешкой. Его забавное лицо с выпученными глазами и большим приплюснутым носом казалось типичным образом сатира, сошедшего с картины. Отдаленно похожих на него странных чудаков не раз встречал каждый из нас.

Но прозорливая Пифия при многих свидетелях назвала Сократа – а именно так звали беспокойного старика – мудрейшим из ныне живущих людей. И этому никто не удивился. Кажется, не было ни одного философского или ученого трактата, события в истории или просто традиции, о которой Сократу не было бы известно во всех деталях. Широта и глубина его познаний, казалось, не имели предела. Что было тем более удивительно, так как за долгую жизнь он покидал Афины один единственный раз, в преклонном возрасте – чтобы принять участие в одной из главных битв со Спартой. На войне Сократ, кстати, проявил себя героем: подбадривал молодых соратников, в зимний холод обходился без обуви и спал на снегу, а когда верховный стратег Афин был ранен, – вынес его на плечах с поля боя.

Сам Сократ мудрецом себя не считал, наоборот – всячески подчеркивал свое «незнание». Он любил говорить: «я знаю только то, что ничего не знаю». Правда, потом добавлял: «но другие не знают даже этого». Рожденный в незнатной семье каменотеса и повитухи, он уподоблял свое «дело», за которое, в отличие от всех других ученых и философов, принципиально не брал денег, ремеслу своей матери. Он утверждал, что никто из афинян на самом деле, если хорошо разобраться, ничего не смыслит ни в своей профессии, ни даже в собственной личной жизни. Но в результате разговора с ним, Сократом, «повитухой истины», человек мог «родить» новое, гораздо более точное и глубокое знание о себе и своей работе (если, конечно, был хоть на что-то способен, что бывало далеко не всегда).

Сократ был женат на еще более сварливой, чем он сам женщине (к чему относился философски), поэтому почти всю жизнь проводил вне дома, в публичных местах, домах знатных и не очень афинян, а еще чаще – просто на городских улицах. Его любимым делом был интеллектуальный спор на абсолютно любые темы. И даже его друзья, знакомые с ним не один десяток лет, не могли припомнить за все годы ни одного спора – хоть с ребенком, хоть с другим известным философом или даже с правителем Афин, – в котором Сократ в итоге не одержал бы блестящую логическую победу.

Когда Сократа спрашивали, с какой целью он это делает, он или отшучивался, или отвечал, что в каждом таком разговоре он «познает самого себя» и помогает в этом же самом своим собеседникам.

Однако далеко не всем жителям города беседы Сократа приходились по душе. Немало знатных афинян чувствовали себя публично униженными, когда им указывали на их невежество. Сократа обожали дети, а он любил их – поэтому подростки, в том числе отпрыски самых знатных семей, нередко убегали из дома без спроса на многие часы, а вернувшись, «дерзили» родителям, отстаивая свое мнение. Когда кризис в Афинах после военного краха и конфликтов граждан с правителями достиг апогея, в бедах города немалая часть населения обвинила не в меру разговорчивого старика, которому на тот момент перевалило уже за семьдесят. Суд над ним стал событием, которое обсуждали все Афины.

Сократу предъявили два обвинения: развращение молодежи и презрение к греческим богам. Он вызывался сам защищать себя; сделал это, конечно, блестяще, логически не оставив от обвинений и камня на камне. Но, на свою беду, на этом он не остановился и принялся зло иронизировать: сначала лично над обвинителями, затем над членами суда и даже нелестно прошелся по присутствующей афинской публике. Настроения в зале переменились, и в итоге, при молчаливом согласии граждан, суд вынес Сократу смертный приговор. Его исполнение должно было состояться в течение трех недель, которые на днях как раз истекали.

К мудрецу и военному герою, к тому же имевшему много друзей и последователей, власти по меркам эпохи отнеслись с изрядным уважением: ему позволили выбрать вид казни, поместили его в самую «почетную» тюрьму Афин и даже почти не стерегли, давая тем самым понять, что никто не против, если Сократ отправится на все четыре стороны, – лишь бы подальше от Афин и навсегда.

От холма Акрополя и центра Афин до Холма Муз не более километра. Эти две величественные возвышенности подобны братьям, гордо взирающим друг на друга. На склоне Холма Муз находились три небольших храма греческих божеств и естественная пещера с широким входом, размером с просторную комнату.