Думай, как Эйнштейн - [43]

Однако уже летом 1939 года, после начала Второй мировой войны, к нему приехал давний коллега из Венгрии, Лео Силард. В последнее время Лео работал над распадом урана и обнаружил, что этот элемент может быть использован в создании оружия неописуемо разрушительной силы. Больше всего он опасался, что Германия может начать масштабную закупку урана в Бельгийском Конго, и надеялся, что Эйнштейн сможет воспрепятствовать этому, предупредив об этом королеву Бельгии. Однако по зрелому размышлению они решили, что будет уместнее послать предупредительное письмо президенту США Франклину Рузвельту. Письмо, датированное 2 августа 1939 года, составленное Силардом и подписанное Эйнштейном, начиналось так:

Сэр!

Некоторые недавние работы Ферми и Силарда, которые были сообщены мне в рукописи, заставляют меня ожидать, что уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый и важный источник энергии. Некоторые аспекты возникшей ситуации, по-видимому, требуют бдительности и при необходимости быстрых действий со стороны правительства.

Предупредив об опасности появления «исключительно мощных бомб нового типа», они продолжали:

Ввиду этого не сочтёте ли Вы желательным установление постоянного контакта между правительством и группой физиков, исследующих в Америке проблемы цепной реакции.

Главная «цепная реакция» этим письмом была установлена. Администрация Рузвельта, изрядно озадачившись, вступила с Эйнштейном в переписку – и в конце 1941-го запустила Манхэттенский проект. Под руководством Джулиуса Оппенгеймера он увенчался созданием атомной бомбы, которую использовали дважды в конце Второй мировой войны.

Сам Эйнштейн в этом никак не участвовал, если не считать нескольких вторичных исследований, учтенных в ходе разработки. Более того – о существовании самого проекта его даже официально не известили: директор ФБР Джон Гувер представил правительству США крайне туманный доклад, в котором Эйнштейн фактически отстранялся от участия в работе из соображений национальной безопасности. Но даже если бы его пригласили – вряд ли он согласился бы участвовать в том, что настолько противоречило его жизненным принципам. «Связь моей научной работы с атомной бомбой весьма и весьма отдаленная», – уверял он сына Ганса Альберта в письме 1945 года.

Однако уже в 1944-м он знал, что бомба вот-вот будет создана. В полном убеждении, что власти теряют контроль над ситуацией, он с новой силой начал пропагандировать свою идею о создании мирового правительства и призывать своих коллег к участию в кампании по международному контролю над вооружениями. В 1945 году, когда его секретарша Элен Дюкас сообщила ему, что США сбросили бомбу на Хиросиму, он произнес в ответ лишь одно: «Господи боже…» Вторая бомба испепелила Нагасаки несколько дней спустя.

На эту трагедию Эйнштейн отреагировал мгновенно – уже в ближайшие дни мир услышал его призыв к международному сплочению против новой опасности, грозящей всему человечеству. В конце того же года на очередном нобелевском юбилее в нью-йоркском отеле «Астория» он произнес едва ли не величайшую в своей жизни речь. В ней он провел параллель между учеными, создавшими атомную бомбу, и Альфредом Нобелем, который учредил свою знаменитую премию в попытке очистить совесть после изобретения динамита. И в крайне мрачных тонах описал тот хрупкий баланс, в который загоняет себя человечество:

Выиграна война, но не мир. Великие державы, объединявшиеся в сражении, по-разному пытаются обустроиться в мирное время. Они обещали освободить планету от страха – но в действительности страх только вырос по окончании этой войны.

Не приходится сомневаться: Эйнштейн ощущал вину даже за косвенное участие в создании настолько страшного оружия. В ноябре 1954-го он признал: «В своей жизни я совершил одну большую ошибку – подписал письмо президенту Рузвельту с предложением создать атомную бомбу». Оправдывало этот поступок, наверное, только одно: мысль о том, что такую бомбу получит Гитлер, пугала его еще больше. На самом деле, разработки Германии в ядерной сфере на тот момент были весьма смехотворны. И это неудивительно, если учесть, что в результате ее антисемитской политики страну покинули четырнадцать нобелевских лауреатов и почти половина населявших ее теоретических физиков. «Будь я уверен в том, что Германия не способна разработать атомную бомбу, – признался Эйнштейн журналу «Newsweek» в 1947 году, – я бы и пальцем не пошевелил, чтобы подписать то письмо».

Особенную опасность он видел в том, что после войны человечество самоуспокоится. «До тех пор, пока у независимых государств есть оружие и связанные с ним секреты, очередные мировые войны неизбежны», – заявил он на пресс-конференции в 1945 году. А в письме к Чрезвычайному Комитету Ученых-ядерщиков в 1946-м написал: «Выпущенная на свободу энергия атомной бомбы изменила все, кроме нашей модели сознания, из-за чего мы незаметно сползаем к беспрецедентной по масштабам катастрофе». Сам этот комитет был учрежден Эйнштейном для продвижения идеи о том, чтобы энергия атома использовалась исключительно в мирных целях.

Он слабо верил в то, что недавно учрежденная Организация Объединенных Наций удержит всех своих членов под контролем, и яростно спорил со сторонниками одностороннего разоружения, считая, что от подобной политики выиграют лишь те, кто на самом деле стремится вооружиться. И расклад соперников в наступившей холодной войне только прибавил ему пессимизма. В феврале 1951 года он выступил по телеканалу NBC в передаче «Сегодня с миссис Рузвельт» (которую вела супруга бывшего президента) на тему гонки вооружений. «Каждый наш шаг – неизбежный результат шага предыдущего, – сказал он. – И уже очевиднее, чем когда-либо, что все эти шаги ведут ко всеобщему самоуничтожению».