Духовные основы русской революции - [43]

Идеология русской революции, поскольку можно ее обнаружить за оргией интересов и темных инстинктов, основана на вере в народ, в его правду и мудрость, на идеализации народа как простонародья, как класса трудящихся, как рабочих и крестьян, а не как великого целого, не как мистического организма. И идеология нашей революции проникнута глубоким недоверием к культуре, к творческому созиданию, к личной инициативе и личной ответственности, к значению качеств в общественной жизни. Подозрительное и враждебное отношение масс к «образованным» санкционируется революционным сознанием. В восстании количеств против качеств видят демократическую правду. Это все свойства исконного русского народничества, народнической психологии и народнических идей, некогда мечтательных, ныне же действенных и примененных к жизни. Происходит народнический эксперимент огромного размера. Народничество не верит в культуру личности и не хочет с ней сообразоваться, оно верит лишь в народный коллектив. Это – какая-то лжесоборность, лжецерковность, подмена церкви как единственного истинного коллектива. Можно ли сказать, что этот русский народный коллективизм есть высшая ступень бытия, можно ли верить в то, что он опередил Европу, скованную нормами буржуазной культуры? В это, по-видимому, поверили не только наши социалисты-народники, но и наши социал-демократы, в это хотят верить и разные русские писатели и мыслители, склонные находиться в обладании стихией. И это есть самый большой русский соблазн, соблазн социальным чудом, русский самообман и иллюзия, сонная греза, от которой предстоит тяжкое пробуждение.

II

Русское революционное народничество связано с прошлым, а не будущим, народнические иллюзии – порождение старой, а не новой России. Ныне разлившийся и разбушевавшийся русский социализм не есть творчество новой жизни – в нем чувствуется вековая неволя русского народа, русская безответственность, недостаточная раскрытость в России личного начала, личного творчества, исконная погруженность в первобытный коллективизм, коллективизм натурального состояния. В основе русского социализма лежит русское экстенсивное хозяйство и русский экстенсивный склад характера. Поэтому пафос русского социализма есть вечный пафос раздела и распределения, никогда не пафос творчества и созидания. Переход к социализму не мыслится у нас как переход к интенсивной культуре. Не только у социалистов-народников, но и у социал-демократов интенсификация культуры совершенно отодвинута на второй план и не вдохновляет. Источника социальных бедствий и зол русские слишком исключительно склонны искать в злой воле людей, буржуазных и имущих классов, и никогда не ищут его в низком уровне культуры, в слабой степени овладения стихийными силами природы. Русские социал-демократы всегда очень плохо усваивали себе ту сторону марксизма, которая кладет в основу социального процесса развитие производительных сил, и очень хорошо усваивали себе другую сторону, которая проповедовала классовую ненависть. Для русского социализма аграрный вопрос всегда был вопросом передела земли и не был вопросом подъема сельскохозяйственной культуры. Русские революционеры и социалисты считали себя не «буржуазными» потому, что у них слабы инстинкты производительные, что они исключительно поглощены социальной моралью распределения. Связывать рост народного благосостояния с ростом производительности труда и с интенсификацией культуры у нас всегда признавалось «буржуазным». Проблема социальная превратилась у нас в проблему розыска тех «подлецов» и «мерзавцев», тех «буржуев», от которых идет все зло. Исключительный морализм приводит к морально некрасивым результатам и парализует чувство личной ответственности. Объективная и созидательная сторона социальной проблемы совершенно исчезла. Социализм мыслится не как задача регуляции стихийных природных сил, не как гармонизация целого, а как классовая ненависть и раздор.

Экстенсивная и распределительная природа русского социализма наводит на мысль, что в русском социализме слишком многое должно быть отнесено на счет остатков первоначального состояния первобытной демократии, того сельского коммунизма, с которого началось развитие народов. Россия всегда была и осталась огромным мужицким царством, страной землепашцев, страной экстенсивного хозяйства и экстенсивной культуры, с неразвитыми классами и сословиями, с недостаточно дифференцированной личностью, с невыраженной активностью и самодеятельностью. Хотя Россия давно уже вступила на путь капиталистической промышленности, но она не сделалась «буржуазной» страной, не перешла еще к более интенсивному хозяйствованию и к более дифференцированному социальному строю. Уличные крики сегодняшнего дня о «буржуазии» и «буржуазности» есть смесь демагогии с невежеством. Роль «буржуазии» в России все еще совершенно ничтожна, ее у нас нет еще в настоящем, европейском смысле слова. Этим, быть может, объясняется, что так поздно у нас завоевана политическая свобода. Все тонет в этой огромной, серой массе крестьянства, связанной с землей и мечтающей о переделе земли. Русский царизм был по природе своей мужицко-демократическим. Его подпирало то самое крестьянство, которое сейчас внешне соблазняется социализмом, хотя и ненадолго. Ни дворянство, ни буржуазия не играли у нас надлежащей роли, и потому в России не развилась общественная и политическая самодеятельность. Верхний культурный слой всегда у нас был очень тонок, не шел вглубь, и его легко разорвать. Вражда к «образованным» черносотенников и большевиков имеет один и тот же источник и одну и ту же природу, это – вражда экстенсивного душевного уклада, жаждущего раздела, ко всякой творческой интенсивности. Мужицкое царство раньше всего ждало от царя, а теперь всего готово ждать от фиктивного существа, именуемого социализмом, но психология остается такой же пассивной и антикультурной. И все будущее России зависит от подъема культуры в крестьянстве, духовной и материальной.