Духовное путешествие - [7]

В лесу жила-была премудрая сова. Преостро видя все, скупилась на слова; Скупясь же на слова, все слышала и знала. Ах, если бы она для нас примером стала!

      Мы ослеплены миром вещей и забываем, что он мелок, лишен той глубины, какой наделен человек. Человек и ничтожен, и велик. Когда мы видим себя в масштабах все расширяющейся вселенной - безгранично большой или бесконечно малой - мы ощущаем себя ничтожной и хрупкой' пылинкой; но стоит нам обратиться внутрь себя - и мы обнаруживаем, что всей этой необъятности не достанет, чтобы заполнить нас до краев. Весь тварный мир, словно песчинка, исчезает в глубинах нашего существа: мы слишком необъятны, чтобы он мог заполнить, преисполнить нас. Это может сделать только Бог, Который сотворил нас для Себя, в Свою меру. По слову Ангелиуса Силезиуса, "Я столь же велик, как Бог; Бог так же мал, как я".

      Мир вещей непрозрачен, он обладает плотностью, весом и объемом, но лишен глубины. Нам доступна сердцевина любых вещей, но когда мы достигли их глубин - это конечная точка, через нее нет пути к бесконечности: центр шара является его глубинной сердцевиной, но если мы попытаемся пройти насквозь, то вернемся на поверхность с противоположной стороны. Священное Писание говорит о глубине человеческого сердца. Это не такая глубина, которую можно измерить; безмерность составляет самую ее природу, она превосходит всякие пределы. Эта глубина коренится в безмерности Самого Бога. Только когда мы поняли разницу между присутствием, навязывающим себя, и присутствием, которое нам приходится искать, потому что мы ощутили его в своем сердце, только когда мы поняли разницу между тяжелой, непрозрачной плотностью окружающего нас мира, и глубиной человека, которую может заполнить лишь Бог - и я бы сказал: глубиной всей твари, призванной быть вместилищем Божиего присутствия, когда, по завершении всего, Бог будет все во всем, - только тогда можем мы начать поиск, в осознании нашей слепоты, нашей ослепленности видимым, мешающим нам постичь невидимое.

      Быть слепым по отношению к невидимому, воспринимать только осязаемый мир означает, что мы лишены полноты знания, опытного знания истинной реальности: того, что мир - в Боге и Бог - в сердцевине мира. Слепой Вартимей это мучительно осознавал, потому что из-за его физической слепоты видимый мир был ему недоступен. Он мог воззвать к Господу из глубины отчаяния, со всей силой отчаянной надежды, которую он ощутил, когда спасение проходило мимо него, потому что чувствовал себя отверженным. Мы слишком часто неспособны воззвать к Богу подобным образом, потому что не осознаем, насколько из-за нашей слепоты нам недоступно истинное видение - видение, которое могло бы придать абсолютную реальность самому видимому миру. Если бы только мы умели стать слепыми по отношению к видимому, чтобы увидеть за ним глубину, увидеть в нас самих и вокруг нас - невидимое, пронизывающее все и вся!

      Слепота бывает разная. У святых - не у нас! - она может быть следствием видения слишком яркого света. Святой Симеон Новый Богослов, говоря о Божественном Мраке, разъясняет, что это избыток света столь ослепительного, что тот, кто раз увидел его, лишается зрения. Бывает слепота, когда смотрят и не видят. Толстой в "Войне и мире" описывает, как Пьер Безухов смотрит в огромные красивые глаза Элен и видит в них только самого себя, без всяких недостатков, каким она (дурочка) видела его. Он взглянул в ее глаза и увидел только себя - и совершенно проглядел ее! С нами случается то же, даже в мире вещей; например, в зависимости от того, как мы направляем взгляд, глядя в окно, мы можем увидеть либо собственное отражение, либо оконное стекло, либо вид из окна. Мы можем глядеть безразличным взглядом, как прохожие глядели на Вартимея. Можем глядеть жадными глазами диккенсовского обжоры, который при виде пасущихся в поле коров, думает лишь: "Ходячая говядина!" Можем видеть ненавидящими глазами, и тогда мы становимся ужасно проницательными, но бесовской проницательностью: мы видим только зло, превращаем все в отвратительную карикатуру. Мы можем видеть и любящими глазами, чистым сердцем, способным прозреть Бога и Его образ в людях; даже в тех, в которых образ Его потускнел, мы можем, сквозь внешние напластвования, вопреки кажущейся очевидности, видеть истинную, сокровенную сущность человека. Как говорит лисенок Маленькому принцу: "По-настоящему можно видеть только сердцем; главное невидимо для глаз".

      Мы должны признать, что не осознаем всей глубины вещей, их необъятности, призвания всего мира к вечности, что бываем способны уловить это лишь постольку, поскольку благодаря некоему зачаточному опыту уверены, что внутренний мир существует. Только через веру мы можем утвердиться в уверенности, что невидимое реально, рядом с нами и стоит того, чтобы искать его за видимым, проходя сквозь видимое к самой его сердцевине. Этот акт веры означает, что мы принимаем свидетельство тех, кому доступен невидимый мир, пусть даже мы примем это за рабочую гипотезу, хотя бы временную, но которая позволит нам искать дальше. Вне этого ничего не сделать: невозможно отправиться на поиски невидимого, если a priori мы уверены, что оно не существует. Мы можем принять свидетельство людей, и не одного-двух, а миллионов христиан, и не-христиан тоже, которые на протяжении истории опытно познали невидимое и засвидетельствовали его реальность.