Духов день - [125]

Но как бы ни спрашивала, а дочери льстило то, что в своем военном прошлом Федор служил на корабле. И на их общей семейной фотографии, что висела над супружеской кроватью, Кривулин был в форме матроса, в которой вернулся с войны. Форма та долгое время сохранялась в сундуке, но с годами то ли моль побила форменку, то ли материя, из которой была сшита, оказалась недолговечной, но в конце концов пошла она на тряпки, о чем бывший матрос торпедного катера глубоко сожалел.

С Ариной столкнула судьба неожиданно, когда Федор работал лесничим. Обходил как-то свой участок, вдруг видит – молодая женщина собирает ягоду голубицу. Не торопясь подобрался поближе и по своему обыкновению шутливо окликнул:

– Много ль насобирала ягодки, красна девица? Не подмочь ли донести корзинку-то? Не дай бог, надорвешься с непривычки…

– Откуда ты взялся такой добрый, мил-человек? – приняла игру Арина.

– Из леса вестимо.

– И всем ты так-то предлагаешь свою помощь, любезный?

Тут оба друг дружку и разглядели.

– Не ты ли это, Федя? – спросила, невольно придержав дыхание, Арина.

– Не ты ли, Ариша? – отозвался он лесным эхом.

– Правду люди сказывают, что ты особенно обходителен с женщинами? – не удержалась Арина.

– Да врут, Ариша, – замялся Федор. – Люди они завсегда языками готовы лязгать. Один живу, вот и перебирают кости.

– А чего один-то живешь? – продолжила допрашивать.

– А ты отчего одна? Слышал, что не замужем – мальчонку растишь.

– Не замужем и не замужем, – ответила, может быть, излишне резко.

Но домой в деревню шли бок о бок – Федор нес ее корзинку, в которой отливала студеной синевой ягода голубица.

Знать, не забылась их давняя тяга друг к дружке в юности, хотя с тех пор немало утекло водицы в реке Ия. Он за эти годы не прибился ни к какому берегу, и она не прибилась. В его жизни не было определенности, и она переезжала с места на место, нигде не задерживаясь ни сердцем, ни пропиской. Правда, в 44-м, когда война уже пошла на перелом, объявился в ее жизни комиссованный солдат, от которого родила мальчонку. Но как появился, так и отвалился, потому мимолетная связь эта, кроме выговора по партийной линии и горького осадка в душе, ничего не принесла. Был, да сплыл. И словно подернулась ледком водица в ведерке ее не расплескавшегося женского естества – до первого весеннего солнышка, какое в каждом человеке начинает пригревать в свой срок.

Федор Кривулин не знал, что она в деревне уже с неделю, приехала к матери из недальнего лесопункта, где работала учительницей. Ее вообще переводили из деревни в деревню, а то и из района в район чуть ли не каждые два-три года. Переводили как партийную – поднимать образование на селе. А партийных в те годы сильно не спрашивали, где им работать. Задержать на одном месте могли бы только какие-то особые обстоятельства, как, например, замужество и рождение ребятишек. Не будешь же таскать с места на место малых детишек, да и мужу надо будет подыскивать работу.

Сговорились, что Федя придет, как стемнеет, на зады усадьбы родительского дома, где проживала ее престарелая мать. Там обо всем и переговорят.

Пришел раз, два, а там и десять. Наконец надоело прятаться от любопытных глаз и решили расписаться в сельсовете. Узаконить, так сказать, то, что промеж ними уже свершилось.

– Я, Федя, один раз уже обожглась. Не хочу обжечься во второй. Я это говорю к тому, что гулящий мужик мне не нужен, а за тобой по деревне нехорошая слава ходит. В общем, смотри у меня. Чуть что – дам от ворот поворот, только кости забрякают, – предупредила Кривулина на всякий случай.

С тем и начали жить. Оба работящие, они будто были созданы друг для дружки. Он – в стайку да за лопату, чтобы навоз выбросить, а она уж несет охапку сена корове. Он – за метлу, чтобы снег убрать во дворе, а она уж скотину поит. Он – вскапывает грядку под овощную мелочь, а она уж следом тыкает в подготовленную мужем землю головки семенного лука.

Года через два, на зависть всем деревенским, купили мотоцикл «Иж-49», а при таком транспорте поезжай куда хочешь – быстрее ветра домчишься. Для дел хозяйских – лошадь и вся к ней справа. И что тут скажешь, зажили Кривулины дай бог каждому.

Вечерами, когда Арина сидела со школьными тетрадями, Федор доставал с полки книжку писателя Гавриилы Кунгурова под названием «Топка», открывал и читал, беззвучно шевеля губами. Она, улыбаясь своим мыслям, взглядывала на него время от времени.

– Посмотри, Ариша, как точно писано, будто из самой жизни выхвачено. Будто о наших лесах, только у нас нету оленей, но зато лось, изюбрь ходят – я часто с ими встречаюсь. И читал вслух: «В тайге кругом лес. Слышится легкий треск сухих веток. Между деревьями мелькают огромные рога. Это олени. Ступая крепкими ногами, они идут один за другим длинной цепочкой по узкой тропинке. Тропинка извивается по склону горы, теряется в густых зарослях, мхах и болотах, вновь появляется и вновь исчезает в каменистых россыпях и буреломах.

Впереди идет большой олень – это вожак. На каждом олене ноша. Вот шагает осторожный олень. Он бережно несет свою ношу, посматривая по сторонам большими умными глазами. На его спине крепко привязана нарядная деревянная сумка-люлька. Сумка расшита разноцветным сукном и блестящими стеклышками-бисером. Из люльки выглядывает хитрое личико с черными узенькими глазками. Это едет Топка маленький».