Духов день - [63]

Все кругом молчали. Ну так, сказала фрау Новак, раз мы обо всем договорились и между нами нет явных разногласий, значит, мы можем отправляться в путь-дорогу, я вся горю от нетерпения… впрочем, мне не совсем ясна цель этой поездки! Госпожа Адомайт ответила, речь как-никак идет об уборщице, она хотела сказать, о многолетней знакомой, может даже, ну да, о доверенном лице ее брата. Ее брат с такой любовью постоянно заботился (и так бескорыстно) об этой персоне, и кто теперь остался у этой женщины? Там же, в больнице, с ней никого нет! Позаботиться о ней ее, Жанет, долг перед братом. Вот ты теперь как заговорила, сказала фрау Новак. О своем долге перед братом, вот, значит, как! Что за наглость с твоей стороны, возмутилась госпожа Адомайт. Эти твои упреки не только несправедливы, они даже оскорбительны. Скорее всего, она для того и хочет поехать в больницу, чтобы изложить этой старой больной женщине, которую и так хватил удар, все свои надуманные выводы. Фрау Новак только рукой махнула. Ты еще про Гитлера забыла сказать! Единственной причиной того, что эта фраза не вызвала ни у кого возмущения, было предположительно то, что никто вообще не понял, при чем тут это. Не прошло и пяти минут, как вся компания тронулась в путь. Роскошная больница, удивленно воскликнул Харальд Мор, когда они подъехали к Окружной больнице во Фридберге. К сожалению, ему негде было здесь припарковаться. Тщетно объехал он вокруг здания, имевшего форму каре, затем высадил всех перед входом и отправился искать стоянку. При этом он сделал сначала еще один круг, вновь объехав больничное каре, и снова абсолютно напрасно, после чего решительно направился в город. Припарковашись, он бегом помчался в больницу, куда и прибыл через три минуты (одну минуту он простоял на светофоре, страшно нервничая и автоматически считая проскакивавшие мимо машины, он насчитал пятьдесят три), столкнувшись у входа с господином Хальберштадтом. Все разговаривали друг с другом чрезвычайно громко, потому что любая тема заканчивалась спором. С парковкой сегодня плохо даже в таком маленьком городке, сказала фрау Мор, а Хелене Новак тут же возразила, они ездят точно так же, как и другие, и если те не умеют ездить, значит, и они тоже не умеют. Что ты вечно все обобщаешь, сказала госпожа Адомайт, а фрау Новак ответила, ничего она не обобщает, она просто говорит про Моров. Ей, между прочим, пришлось сделать за двенадцать тысяч марок новые окна, и все из-за этих машин, потому что ей хоть и под восемьдесят, но, к сожалению, она слышит так же хорошо, как и прежде, а то, что она слышит сегодня, такого раньше никогда не было, даже во времена рейха… она это так, к слову сказала. И тут фрау Мор совершила роковую ошибку, произнеся следующее: автомобиль для всех явился прогрессом. Фрау Новак разразилась поистине дьявольским смехом, и когда этот лающий шквал поутих, добавила, вы забыли еще сказать, что построили для этого прогресса нацисты. Между прочим, вы все разрушили в стране гораздо больше, чем все нацисты вместе взятые, и врали при этом ничуть не меньше их. Господин Мор внимательно оглядывал больницу. Посмотрите только, какие здесь великолепные рамы! Фрау Мор: ну что тут великолепного, и к тому же они лилового цвета. Господин Мор: он как раз это и имеет в виду. Они цветные. Радужные и веселые. Это же очень здорово. Фрау Мор: лиловый цвет не бывает радужным, он действует на психику и вызывает истерию. Что уж тут хорошего? Зачем больнице истеричного цвета окна? И тут была сделана еще одна ошибка. Господин Мор уперся, заявив из неосторожности, конечно, что лилового цвета окна сами по себе очень здоровое явление и радостное, и тут же получил афронт со стороны всех женщин: Жанет Адомайт, тети Ленхен и собственной супруги. Особенно они набросились на него за его утверждение, что это очень даже здоровое явление. Как это такой цвет может быть здоровым? Это все равно что сказать: сама больница тоже здоровое явление, а это уже полный абсурд. Разговор все больше заходил в тупик, но через несколько минут все наконец вспомнили, что неплохо было бы зайти в больницу, ведь первоначально вроде пришли сюда затем, чтобы навестить фрау Штробель. Не так-то просто было найти сразу причину примирения, но семейство, не сговариваясь, дружно сплотилось вокруг того, что изнутри лиловые окна все же оказались белого цвета, они молча отметили это про себя. На втором этаже, в терапевтическом отделении, господин Мор направился к сестре отделения, чтобы узнать, где лежит уборщица Адомайта. Сестра перед самым его носом исчезла в одной из палат со стопкой полотенец. Господин Мор невольно заглянул в палату. Чье-то серое лицо неподвижно глядело в потолок, другое, он даже не разобрал, мужчина это или женщина, уставилось на него огромными желтыми глазами. Господин Мор перепугался до глубины души и с перепугу вперил свой взгляд в пластиковый мешок с мочой, висевший на трубке катетера сбоку кровати. Сестра как раз выходила из палаты, она осуждающе посмотрела на него и, покачала головой, и прежде чем господин Мор успел что-то сказать, она взяла стоявшую рядом тележку с чайным бачком-автоматом и снова исчезла. Харальд, крикнула госпожа Мор. В чем дело? Ты же должен был спросить про Штробель! Через две минуты сестра выкатила тележку в коридор, и господин Мор поспешил не упустить момент. На груди сестры красовалась табличка