Дуга большого круга - [11]

— Тот украл, а вы у него выменяли? Часы, кстати, у вас на руке.

— Уж где он взял, извините, не знаю и знать не хочу. В теперешнее время неважно знать, где взял. А часов у меня было две пары.

— Именно в теперешнее время это важно знать. Прощайте. Благодарю за угощение. Извините, что много съел.

Роман уже хотел выйти, но Вересков преградил ему дорогу.

— Не будем ссориться, Роман Николаевич, — не то просительно, не то с угрозой проговорил он. — Прошу не забывать, что вы были моим гостем и участником пира. Не надо болтать лишнего.

— Буду болтать, — злорадно сказал Роман. — Буду. Сволочь вы, оказывается, Вересков.

Роман, покачиваясь, пошел по коридору. Шумел генератор, и он уже не слышал, что говорил ему идущий позади Вересков. Роман знал, что больше сюда не придет, как бы холодно ему ни было. Он спустился на тропинку, оглядел белый стационар и зашагал к своему маленькому, замерзшему «Айвару». На душе было муторно.

9

Роман пошел на Мойку. Хотелось посмотреть на жену, услышать ее голос. Может быть, застанет ее дома. По субботам чаще всего давали увольнительные. В проходной главных ворот порта девушка-охранница притоптывала подшитыми валенками. Она внимательно читала пропуск Романа, вглядывалась ему в лицо, сверяла фотокарточку. У здания, где помещалось пароходство, снарядом отбило угол. Через разрушенную стену виднелись внутренности комнат. Висели искореженные балки, оборванные обои, пласты штукатурки с дранкой. Ветер поднимал в воздух оставленные бумаги, и они кружились в опустелых комнатах, иногда вылетая на улицу.

Роман шел долго. Останавливался, отдыхал. Дом, где жили Сергеевы, опустел. Одни воевали, другие эвакуировались. В комнате стояла стужа. Вали опять не было. На столе лежали завернутые в газету несколько сухарей, кусочки сахара, кулечек с ячневой крупой, махорка. Валя получала военный паек. Ей жилось сытнее, чем Роману. Он сел у стола, принялся машинально жевать ячневую крупу, ощущая во рту вкус затхлой мешковины. Думал о том, что напрасно проделал такой длинный путь. Валю он сегодня не увидит, и брак у них какой-то не настоящий, но все впереди — вот кончится война, и все хорошее придет. Он доел крупу, сунул сухари и махорку в карман, написал на клочке бумаги: «Жив. Не беспокойся. Пожалуйста, мне ничего не оставляй. Ешь больше. Не забывай, что ты не одна…»

Обратно идти было труднее. Теперь он не ожидал никакой встречи.

Роман решил поехать за город. Мысль о картошке не давала ему покоя. Рассказ стармеха о его поездке не выходил из головы. Картошка!

Он собрал ненужную одежду и обувь. Узнав, что Сергеев собирается ехать, капитан Зарубин попросил взять с собою сына. Сам Зарубин ехать не мог. Сильно опухли ноги. Роман колебался. Мальчишка был обузой. Но больному товарищу отказывать не хотелось.

На Финляндский вокзал Сергеев пришел к условленному сроку.

Мальчик уже ждал его. Худой, большеглазый подросток с тощим рюкзаком за плечами.

— Вячеслав, — представился он, протягивая синеватую, как куриная лапка, руку. Глаза у него были усталые и грустные, Роман разыскал эвакопункт и штурмана с «Пятилетки».

— Видите, что делается? — сказал он, показывая на толпу, осаждавшую начальника пункта. — Вам куда? Ну, понятно. Пойдемте.

Через служебный выход вывел их на перрон к стоящему там поезду. В переполненном людьми вагоне дышалось трудно. Они остались в тамбуре. Скоро паровоз загудел. Поезд тронулся. Ехали молча. Мальчик попался неразговорчивый. Часа через два вышли на маленькой станции.

— Пойдем, — сказал Роман. — Это здесь.

До деревни они добрались быстро, но когда вышли на главную улицу, у Романа упало сердце. Дома неприветливо смотрели заколоченными окнами. Нигде ни дымка, ни живой души.

— Кажется, напрасно мы с тобой сюда… — сказал Роман и тут же увидел женщину в черном городском пальто, закутанную в платок. Она вышла из-за угла.

— Эй, гражданочка, погоди минутку, — обрадовавшись, закричал Роман.

Женщина оглянулась, остановилась.

— Скажите, здесь вообще живут люди? — спросил Роман. — А то, похоже, все дома нежилые.

— Живут. Мало, — коротко ответила женщина.

— Говорили, здесь можно вещи на картошку обменять. Можно?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Нет. Тут Прохоровы уезжали, так кое-что из одежды наменяли, а так — нет. Пойдемте ко мне, кипятком хоть вас напою. Закоченели, поди? Ваш? — она посмотрела на мальчишку.

— Приятеля. Тоже за картошкой.

Они вошли в дом. Пахнуло кислым овечьим запахом.

— Посидите, я быстренько.

Хозяйка ушла, и Вячеслав спросил:

— Роман Николаевич, значит, без картошки будем?

— Наверное, брат. Что же поделаешь? Обидно, конечно, в такую даль тащились.

Женщина вернулась с миской и чайником. В миске лежали четыре картофелины.

— Вот, кушайте, пейте. Только сахара нет.

Вячеслав осторожно взял холодную картофелину, разломил надвое и, как была в кожуре, принялся жадно есть. Женщина печально стояла в углу, наблюдая, как они едят.

— Ну, спасибо, — сказал Роман, собирая на ладонь крошки. — Спасибо. Пойдем мы.

Они встали, оделись, вскинули на плечи рюкзаки. Женщина заметалась:

— Как же так? С пустыми руками обратно. Там же ждут вас. Нехорошо. Ах, как нехорошо. Подождите.