Дуэль четырех. Грибоедов - [190]

Он хотел засмеяться, да вовремя одёрнул себя, что смех неуместен, хотя ужасно смешно, готтентот, он и есть готтентот, только вздёрнул в изумлении брови и резко спросил:

   — И по этой причине меня всюду поносили трусом?

Верно, преставление света уже началось, поскольку скоморох Якубович, опустивши руку на эфес короткого кавалерийского палаша, с совершенным сознанием своей правоты возразил:

   — Поносил и был до этих пор должен поносить.

Он так и вскрикнул:

   — Должны поносить человека безвинного?!

Якубович не смутился нисколько:

   — Теперь вижу, что вы человек благородный.

   — Прежде не худо бы в том убедиться!

   — Я уважаю ваши поступки.

   — Прежде не худо бы уважать!

   — Тем не менее я долгом своим полагаю начатое дело покончить и сдержать своё слово, покойнику данное.

   — Да кто от вас это слово просил?!

Оставалось им только подраться. Что ж секунданты? А ничего. Муравьёв выступил шагом вперёд и вмешался в их спор о чести живых и покойных, хотя обязан был спор прекратить:

   — Предлагаю драться на квартире у Якубовича, в шести шагах и от барьера назад один шаг.

Амбургер побледнел и воскликнул:

   — Это нельзя!

Муравьёв свысока оборотился к нему:

   — Отчего?

Амбургер, волнуясь до крайности, обкусывая ноготь мизинца, исподлобья взглядывая на всех, с неожиданной логикой выпалил, точно прозрел:

   — Якубович, может быть, уже приметался стрелять в своей комнате.

Гром грянул, чудо стряслось, Муравьёв плечами пожал, пораздумал и согласился:

   — Что ж, вы правы отчасти, съедемся где-нибудь в поле, однако ж для этого надобно бричку достать и лекаря подходящего уговорить.

Амбургер чуть не подпрыгнул:

   — Отлично, я попрошу бричку у Мазаровича брата и сам найму лошадей.

Муравьёв коротко поклонился:

   — Я поговорю с лекарем Миллером. Снова встретимся у меня через час.

И что же, встретились в полном составе, лошади и бричка нашлись, Миллер согласился оказать помощь раненому или констатировать смерть, сели как ни в чём не бывало за ужин, противники вместе ели, пили вино, все были веселы, дружны, разговаривали, мало разговоров — шутили, мало шуток — смеялись, точно заутра не ждал поединок.

Разошлись близко к полуночи, сытые, полупьяные, равнодушные ко всему, дуэль так дуэль, а что стреляться велят не по правилам, так станем стреляться без правил, Кавказ не Россия во всём, эту правду надобно кстати сказать, мечтателям какое дело до правил, у них одна справедливость и счастье всего человечества на уме, задаром пристрелят и объявят за высшую честь, остаться бы жить, добрался бы он до мечтателей, он бы им показал.

Он не помнил, что возмечтал непременно мечтателям показать, уснул мёртвым сном, бесстрашный, озлобленный, охладелый к лучшему жизни, готовый на всё.

Пробуждаться он не хотел. Голова была тяжела, да и от всех этих дел воротило с души. Однако беспокойный Муравьёв его растолкал, с бесчиновным секундантом трактовать презирал, ему объявил, что преотличное место нашёл, возле Куки, на дороге в Кахетию, могила татарская, на могиле той монумент, неподалёку овраг, с дороги на дне оврага никого не видать, выезжать под предлогом осмотра окрестностей, не спросил одобрения товарища своего секунданта, хотя в обязанность входило по кодексу чести в непременном согласии обеих сторон выбирать, с видом одолжения личного удостоил вымерить с Амбургером порции пороха, который полагалось положить в пистолет, после каковой процедуры исчез, заверив его, что вся процедура добровольного убиения проделается в полном порядке, поскольку все участники действа движутся в проложенных для них направлениях, и что по сигналу самого Муравьёва, во избежание путаницы или прямо ошибки, каждый выступит на ристалище в свою очерёдность, один за другим, лишь получит знак из кулис.

Александр глядел насмешливо, улыбался учтиво, назло суетливой распорядительности бесцеремонного квартирмейстера облачился в зелёного цвета сюртук, точно в самом деле положил себе сделать прогулку в окрестности, а между тем внутренне был до того напряжён, что не удосужился разглядеть, какое утро стояло, должно быть, хорошее, как обыкновенно извещается во всех повестях о дуэлях.

Они сели в бричку, покатили по кахетинской дороге, на своём месте обнаружили монумент, бричку поставили под горой, проследовали мимо одинокой заброшенной татарской могилы, спустились в глубокий, с пологими берегами овраг.

На дне оврага не встретили никого.

Постояли в молчании.

Амбургер то и дело выхватывал из кармана жилета часы, толстые, старинного серебра, верно, наследие бережливого прадеда, и щёлкал крышкой с такой нервной силой, точно стрелял.

Очевидно, у квартирмейстера выходило что-то неладно.

Александр засмеялся: хороша была бы коммуна на острову, ещё лучше пропаганда всемирного братства посреди ошарашенных дикарей.

Амбургер с беспокойством на него поглядел, попытался успокоить его:

   — Ничего, подождём, ничего, вы успокойтесь, твёрже будет рука.

Наконец ещё одна бричка простучала по краю оврага и тоже скрылась за монументом. Муравьёв к ним с удивительным присутствием духа спустился и тоже стал ждать, видать, скорейшего исполнения плана, начертанного в его деловитом уме.