На все это ушло пять лет. Каждый год руководитель партии с замом и ящиками бумаг и образцов улетали в Улан-Батор, зам и ящики оставались там, а руководитель и бумаги ехали в Москву. Каждый раз он возвращался из Москвы все более мрачным. Наконец, в конце 92 года он приехал и приказал сворачивать работы. По причине ликвидации самой их экспедиции. Больше никому в Москве она была не нужна. Золота тем, кто оказался у кормушки, хватало и в пределах России, да что там — в государственном золотовалютном фонде.
Геологи собрали свои пожитки и задумались над тем, что делать с поселком и оборудованием. С одной стороны, судя по видимым в телевизоре событиям на родине, оборудование это, да и само золото вряд ли кому-то в обозримой перспективе могло потребоваться. С другой — взять пример с лучших из новорожденных отечественных бизнесменов и продать станки, лабораторию и спутниковую систему китайцам через границу, напоив монгольских пограничников китайской же водкой, душа как-то не поворачивалась. Это было бы слишком просто, а люди, искавшие в глухих пустынях уран, вольфрам и золото, таких простых решений избегали.
Руководитель партии придумал план. Он приказал поставить все системы поселка на консервацию. Договорился с сомонным главой о создании местного предприятия. Передал на его баланс все имущество экспедиции и один комплект документации по месторождению. Подписал приказ о назначении старшего и наиболее опытного казаха-геолога его директором. И приказал ему дождаться возвращения руководства, сохраняя доверенное в целости и строгой тайне. Месторождение превратилось в отдельную самостоятельную структуру и управляли ею люди, умеющие подчиняться приказам и выполнять их невзирая на обстоятельства.
Русские уехали, а казахи остались жить у подножия золотого кряжа. Поскольку экспедиция перестала платить им зарплату, они стали зарабатывать на жизнь ремонтом техники и помирились с монголами, ни черта не понимающими в двигателях. Потом четверо самых молодых казахов отправились домой на Алтай и вернулись с женами и детьми. Полученный приказ запрещал использовать имущество поселка, и жили они в юртах. Технической работы на всех не хватало, поэтому младшие стали разводить купленных у монголов овец и окончательно перестали отличаться от местного населения. По всей видимости, их фирмочка представляла собой единственное в мире геологоразведочное предприятие, укомплектованное оборудованием, высококвалифицированным персоналом — и занятое преимущественно заготовкой бараньих шкур и починкой грузовиков.
И каждый день они объезжали патрулем территорию месторождения, от центральной площадки поселка и до последней скважины. Кенжегази, старший геолог, ставший директором, очень боялся, что с поселком что-то случится — сгорит от удара молнии, например, и материалы отчетов погибнут. За оборудование он не боялся — завезли один раз, завезут и еще — но он отвечал за информацию стоимостью в миллиарды долларов, записанную на уязвимой бумаге. Если бы это было возможно, он высек бы текст отчетов и карты на самом гранитном теле пласта, но такой возможности у него, во-первых, не было, а, во-вторых, это не решило бы проблемы секретности. Поэтому он составил второй комплект карт территории и тщательно наносил на него все изменения — от унесенной ветром скважинной вешки до нового русла ручья, проходящего между проекциями рудных тел. Съездил в аймачный центр, дешево продал китайцу-перекупщику найденный в кварцевом керне золотой самородок и вместо подержанного джипа купил чудовищно дорогой ксерокс и китайский бензиновый генератор. Привез все это домой, поставил в юрте, три месяца копировал документы, печатал на машинке описи и получил в итоге дублирующий набор материалов. Убрал толстенные папки в ящик и надежно спрятал. Это был сущий идиотизм, но так ему было спокойнее.
Кенжегази понятия не имел, что русского руководителя партии и его заместителя случайно убили в Новосибирске местные бандиты, с которыми те повздорили в ресторане, гуляя по поводу возвращения на родину. Контейнеры с отчетами геологоразведки и образцами породы простояли три года в тупике читинской железной дороги, пока их не опростали для перевозки каких-то вещей. Документы с грифом «СС» пошли на свалку, а сверху их засыпали куски гранита, нашпигованного золотом. Полной информацией о месторождении не обладал больше никто, а разрозненную еще следовало отыскать по институтам, систематизировать, и в России 95 года заниматься этим никто не собирался.
Потом пришли ниндзя. Они двигались по касситеритовым жилам, молотками выбивая самые богатые места и отвозя собранное на двух старых грузовиках китайцам. Олово упоминалось в отчетах, и Кенжегази считал богатые оловянные руды перспективными для разработки с территории России. С его точки зрения, жилы были такой же собственностью предприятия, как кунг с антенной, ящик с копиями отчетов и дизельный генератор. Кроме того, он не любил китайцев по причинам личного характера, а ниндзя тесно сотрудничали с ними. Казахи встретили ниндзя в степи, положили лицом в пыль и объяснили, что дальше идти нельзя. Потому что дальше олово станет очень дорогим. Неприемлемо дорогим.
