Дублин - [9]

И только теперь он заметил, что все это время старший сын внимательно смотрел на него. Мартин улыбнулся:

— Не бойся, Лоуренс, я хорошенько все разузнаю, можешь быть уверен.

Но Лоуренс не улыбнулся в ответ. И Мартину даже показалось, что взгляд его сына был подозрительным и холодным. Наконец Лоуренс заговорил.

А Мартин, слушая его, слегка морщился и грустно глядел на Лоуренса. Отцу нелегко презирать собственного сына.

Лоуренсу очень хотелось промолчать. Ему было ненавистно огорчать доброго отца. Если бы только между ними не пролегла эта ужасная пропасть лжи, хотя Лоуренс все равно не знал, что с ней делать. Пропасть разверзлась из-за его образования.

Мартин купил чудесное имение в Фингале, на краю древней Долины Птичьих Стай, в самом сердце старого английского Пейла. Хотя его друг лорд Хоут присоединился к елизаветинской Церкви Ирландии, большинство местных джентри, вроде соседей Толботов из Мэлахайда, были католиками и нанимали католических наставников для обучения своих детей. Ведь самые серьезные компромиссы всегда встроены глубоко в систему. Деньги для содержания дома, например, доставлялись из поместья, которое жена Ричарда, урожденная Дойл, купила по дешевке, когда были разорены монастыри. Их родственники Дойлы — явно ради мирской выгоды — присоединились к Ирландской протестантской церкви десять лет назад. Лоуренсу это было противно, однако его отец, оставаясь добрым католиком, воспринял все философски и сохранил прекрасные отношения с протестантской родней. Вот только когда дело дошло до образования, подобный компромисс стал невозможен.

— Англичане не просто протестанты. Они превращаются в пуритан, — заявил Мартин. — Ты не можешь там учиться.

Но разве у них был выбор? В Ирландии всегда не хватало собственных университетов, но в недавнее время появилось новое учебное заведение — Тринити-колледж, его основали в Дублине, чтобы восполнить такую недостачу. Однако вскоре стало ясно, что Тринити-колледж предназначен в основном для новых английских протестантов, а потому католики, естественно, держались от него в стороне. И в таком случае оставались лишь семинарии и колледжи в континентальной Европе. И как многие другие джентльмены вроде него, Мартин Уолш отправил сына на континент — в Испанию, в Саламанку. И там, слава Богу, думал Лоуренс, он увидел совсем другой мир.

Когда могущественная Католическая церковь была вынуждена столкнуться с протестантской Реформацией, кое-кто воспринял это с яростью, но чаще храбрые и благочестивые католики смотрели на все иначе.

— Протестанты правы, — соглашались они, — когда говорят, что в Католической церкви слишком много продажности и суеверий. Но это не причина, чтобы разрушать тысячелетнюю духовную традицию. Мы должны очистить и обновить Святую церковь, и тогда вера воссияет новым ярким светом. И это священное пламя нужно будет защищать. Мы должны подготовиться к борьбе с врагами за нашу Церковь.

В результате родилось движение, известное как Контрреформация. Католическая вера — чистая, неиспорченная, простая, но сильная — намеревалась сопротивляться. Лучшие мужчины и женщины были готовы к битве. И где же Церковь могла найти рекрутов для этой великой цели? Конечно же там, где обучались лучшие молодые люди. В семинариях и церковных школах.

Лоуренс любил Саламанку. Он жил в Ирландском колледже и посещал университет, где был интересный и разнообразный курс обучения.

А в начале третьего года его пригласил к себе проректор и спокойно поинтересовался, чувствует ли Лоуренс в себе призыв к религиозной жизни.

— Мы с вашими преподавателями сошлись на том, что вам следует продолжать учебу и серьезно заняться богословием. Вообще-то, мы думаем, что у вас есть все необходимые качества для того, чтобы стать иезуитом.

Вступить в орден иезуитов — это была воистину великая честь. Члены этого ордена, основанного всего семьдесят лет назад Игнатием Лойолой, сразу стали элитой Церкви. Учителя, миссионеры, руководители… Их задача состояла не в том, чтобы удаляться от мира, а наоборот, взаимодействовать с ним. И если Контрреформация собирала армию солдат Христовых, то иезуиты были ее авангардом. Для этого требовалось все: ум, сильный характер, мирские умения. И Лоуренсу казалось, что с тех самых пор, как его семья впервые обрела силу веры в Ирландии четыре столетия назад, все готовило его к этой роли.

— Возможно, — сказал ему проректор, — наше предназначение — разжечь в Ирландии еще более яркое и чистое пламя, чем то, что горело там всегда.

И Лоуренса более чем удивило то, что отец не обрадовался этой новости.

— Я надеялся, у тебя будут сыновья, — пожаловался он.

И хотя Лоуренс вполне его понял, тем не менее такой подход показался ему недостойным.

— Ты все такой же милый, — грустно заметил как-то его отец, — но я чувствую, между нами что-то встало.

— Не знаю, о чем ты, — с искренним удивлением ответил Лоуренс.

— Эти вспышки в твоих глазах. Ты больше не один из нас. Ты мог бы быть французом или испанцем.

— Мы все принадлежим к Вселенской церкви, — напомнил ему Лоуренс.

— Да, знаю… — Мартин Уолш невесело улыбнулся. — Но отцу трудно быть судимым собственным сыном.