Дрянь - [13]

— Он еще не ушел и не сел пить чай с вареньем, с горьким упреком сказал Женя. — Этот человек неисправим, он родился, чтобы сделать мне язву желудка. Ладно, пускай он смотрит дисковую память. Один лишь я от того пострадаю, но не страна. Запевай, хор, кладу себя на алтарь практически бесплатно.

— Положи свое «я» обратно взад, дай мне инструкцию по тестированию.

— Так, значит, с моим «я». Вместо того, чтобы сказать ему «премного благодарен», нахамят и снова «дай, дай».

Инструкции он достал, показал, что делать, (сказалось, настоящая пытка просматривать подряд все свободные нераспределенные сектора диска, да еще искать там вражий умысел. Через полчаса я выбился из сил.

— Ну что, разозлился, скандалист, — издевнулся Женя, — ноги врозь и морда вниз.

— Утихни, бестолочь.

Я взглянул сквозь прозрачную крышку на диск. Весело ему, оттого что грустно мне, сияет себе муаровым рисунком.

— А отчего у тебя рисуночек по поверхности — в инструкции про это ничего.

— Отцепитесь, паразит несносный, такой почти всегда есть. Жизнь-то в инструкции не влазит, это они в нее пытаются влезть. Просто лазерные «головы» барахлят или отражатели не совсем доведены, вот и идет интерференция.

Однако на меня уже нашло вдохновение и еще не ушло.

— У молекулы пурамина тридцать участков, которые по-разному ориентируются в рабочей плоскости в зависимости от модуляции несущей. Так образуется нормальная запись. А ненормальная? Вдруг участки подкручиваются еще в какой-нибудь плоскости помимо нашей. Там, в других плоскостях, не то, что программы хранить можно, черти с котлами поместятся.

— Маразм крепчал, — покачал головой Женя. — Где «там»? Никакого отношения к работе машины ваша подкрутка, товарищ болезный, иметь не в состоянии так же как и перекрученные чулки некоторых дамочек. Для машины существуют только пятеричные разряды в основной плоскости и соответствующие системы счисления.

— Но получается, на диске можно держать дополнительную, тайную для нас информацию.

— И в звездах на небе, и а разводах кофейной гущи, и в том как легли карты на стол, — стал подвывать Женя, — есть и основная, и дополнительная информация. Только мы не зырим в трубу и не плещем из чашки, желая узнать страшную тайну. Мы не колдуны, а совслужащие, нам эти тонкости побоку, пока сверху не прикажут взять их в оборот.

— Ты, вий, подними веки и сам все увидишь.

— Я и так вижу совсем задерьмованный диск, который пора выбросить. Уж такого добра навалом.

— А то, может, вскроем транспьютер для ясности?

— Люди добры, рятуйте, — он устроил что-то вроде ритуального плача, причем в конце слов четко прослеживалось буквосочетание «пля». — В общем, я вас, Антон Антонович убедил. Ваш козырь крыт, так что разлетимся как пташки разного калибра. А мы еще посмотрим, все ли у нас осталось по-прежнему. Вот приходил однажды ученый, настоящий, побольше вас. Рассуждал об индукциях и дедукциях от накопителей на транспьютер и обратно. Мы варежки и пораскрывали. А потом горькое пробуждение: ушанка с вешалки пропала. А зима-то недаром злится. Пока персон-карты обновлял, через эту самую философию башка и отмерзла. А знаете, до чего умный ребенок был! Теперь вот легко говорить, дурачок, ограниченный. Ну-ка, девушки, приласкайте раненного в психику бойца. Да нет, не меня, а Антона Антоновича.

Тем временем я уже решился на финт, у меня всегда так, внезапно.

— Пойду, пожалуй, устал от твоей ограниченности.

— Идите, идите, умом превзошедший осла и барана.

Я далеко не ушел, засел в туалете напротив, захватил позицию, чтобы не пропустить, когда все уберутся из ИнфО. Тут какой-то болван стал мотаться туда-сюда. И почему-то на меня пялиться. Когда я лампочку вывернул, он, наконец, убрался восвояси. Пришлось понервничать, пока Женя свалил. Был он один и какой-то пожухлый, совсем другой, чем при толпе, девушки-то раньше улепетнули. Еще он портфель забыл и вернулся, я еле успел спрятаться. Зато проследил, какие цифры на замке набирать надо. Только он исчез, я вломился в дверь и с ходу принялся выкручивать автоотверткой шурупы, добираясь до начинки транспьютера. Три штуки вывернул и вдруг абзац — явилась с проверкой женщина из охраны. Попила-поела и интерес у нее прорезался, не остались ли лишние люди на этажах. А звали ту даму за крутой обвод кормы — царь-попа. Понятно, что борьба с такой дамой практически безнадежное дело. Оставалась надежда на хитрость, а хитрость, как известно, всегда рассчитана на слабости, таящиеся в разных местах человеческого организма.

— А мне можно и после пяти, — отважно соврал я.

— Рассказывай, — нисколько не клюнула женщина, — ну-ка покажи свой пропуск, болтун.

Она принялась добросовестно вглядываться, оттопырив нижнюю губу, но кося при этом на меня. Внезапно не набросишься. Тем более, за спину не зайдешь.

— Нет здесь такой отметки, — заключила она. — А ну, гуляй отсюда, — и внушительно дополнила. — Не то ударю.

Угроза была весомой. Я поспешил сделать маневр. Ведь царь-попа, возможно, любит не только кашу и пончики, но и тех, кто умудряется разглядеть в ней женщину.

— Я ж тебя здесь ждал. — Она остановилась, замерла. — Ты всегда так смотрела на мою фотографию в пропуске. А я смотрел на тебя. У тебя такая красивая… такое красивое, — надо было срочно найти подходящее слово… — у тебя все такое красивое. Знаешь, энергия чувствуется, огромная женская энергия, в самом деле.