Друзья не умирают - [6]

Спустя десять лет, 11 июня 1953 года, процедура допроса была повторена в еще более жесткой форме. В сенатском комитете Леонарда прямо спросили, сотрудничал ли он с советской военной разведкой и, тем самым, нарушил ли клятвенное заявление, данное при поступлении на работу в УСС. В этот раз Леонард отказался отвечать на вопрос, ссылаясь на пятую поправку к американской конституции, согласно которой никто не может быть принужден давать показания против самого себя. Члены комитета настойчиво повторяли этот вопрос в различных формулировках, но Леонард стоял на своем. Все это происходило в июне 1953 года, то есть в том же месяце, когда казнили Этель и Юлиуса Розенбергов, а «Венона» продолжала выстреливать все новые секретные сведения.

Каким образом человек с таким прошлым, как у Леонарда, вообще мог получить доступ к сведениям, составляющим государственную тайну, остается тайной американской контрразведки.

Одна из перебежчиц и свидетель ФБР в деле против Элизабет Бентли (псевдоним «Мирна»), подозревавшейся в том, что она советский агент, писала позднее об одном примечательном факте: женщина-агент из разведывательной группы неожиданно столкнулась в УСС с Леонардом и испугалась, учитывая его общеизвестное коммунистическое прошлое, что ее могут увидеть рядом с ним.

Другой нелегал из ее же группы, Якоб Голос («Звук»), который также выдал все, что знал, был согласен с ней: совершенная глупость видеть в Леонарде шпиона. Он был настолько известен как коммунист, что «мог бы спокойно разгуливать с серпом и молотом на груди и красным знаменем в руках».

Еще одна тайна: как Леонард, несмотря на сведения, полученные «Веноной», продолжал спокойно жить в Нью-Йорке и устанавливать весьма опасные связи?

Как же тогда объяснить, что его друзья в Москве так непозволительно долго держали его связанным некогда данным обязательством и тем самым подвергали его смертельной опасности?

Если бы тогда на пляже мне это было известно, я, естественно, задал бы Леонарду много вопросов. Но рассказал ли бы он мне более подробно о самом себе и своих сомнениях за все эти годы? Такие бойцы, как он, умели неукоснительно подавлять внутренние порывы и контролировать себя в сложных, конфликтных ситуациях.

Сейчас, глядя на судьбу Леонарда, я не могу уйти от вопросов к самому себе: во всех ли случаях был оправдан риск использования в холодной войне доверенных мне солдат; не был ли кто-либо из этих женщин и мужчин брошен в одиночестве или даже вообще забыт; и всегда ли полученные результаты оправдывали принесенные жертвы?

Сколько же их было - забытых солдат, потерянных в битвах и сражениях всех войн прошедшего столетия и в том числе холодной войны? Легенда рассказывает об одном самурае, который после окончания Второй мировой войны, не зная о наступившем мире, много лет скрывался на одном из островов Тихого океана.

Не чувствовали ли себя ранее и не чувствуют ли себя сейчас «бойцы невидимого фронта», которые с опасностью для жизни доверились мне и руководимой мной службе, такими же «забытыми солдатами» после крушения нашего государства - ГДР?

Мысли об этих людях преследуют меня все эти годы. Вместе с другими коллегами по совместной службе я старался и стараюсь не прерывать контактов с ними, чтобы даже в тюремных камерах они чувствовали, что мы по-прежнему связаны с ними. Но горько сознавать, что у нас нет сил оказать им действенную помощь. После того как перестало существовать наше государт-во, исчезла всякая возможность возвратить им свободу путем обмена агентов.

Я не могу и не хочу снимать с самого себя ответственность за этих людей, которые несут несправедливую кару, оставаясь единственными заложниками прошедшей холодной войны.

Когда я писал странную историю нашего друга Леонарда, чувствами и мыслями я был вместе с теми мужчинами и единственной женщиной в США, которые отбывают там действительно как последние солдаты холодной войны исключительно суровые наказания. А ведь именно они внесли свой так и не оцененный по-настоящему вклад в то, чтобы эта холодная война -во всяком случае для нас, немцев, - несмотря на многие сверхопасные ситуации, не превратилась в горячую.

Так, например, приговор к пожизненному заключению одному турецкому гражданину в возрасте далеко за семьдесят, который сделал то же самое, что сделал бы и любой агент по поручению американцев, - а таких в мире было и есть немало, - негуманен и не может быть назван иначе как мелочная и злобная месть победителя. Я не упускаю ни одной возможности обратиться с просьбой о его помиловании к властям и высшему руководителю США - этой страны-гиганта, которая написала на своих знаменах слово «свобода» как высочайшее достояние человечества, пойти хотя бы на этот единственный акт гуманности. Этот старый человек не должен умереть в тюрьме, не должен быть забыт.

В последний раз Леонарда посетили в Нью-Йорке 20 января 1988 года. В этот день ему исполнилось 88 лет. Юбиляр был уже очень слаб и совсем непохож на себя, где он на Средиземном море снят с моим отцом, которого он пережил на тридцать пять лет. Менее чем через месяц после визита, 16 февраля, пробил его последний час. Я не смог поехать на панихиду, но не оставляю мысли посетить его могилу, чтобы отдать ему последнюю почесть, и не предам его забвению.