Друзья мои - книги - [21]

(73)

СТАРЫЕ КНИЖНИКИ П. П. ШИБАНОВ

Нет, наверно, ни одного собирателя книг, который не знал бы имени Шибанова. Свыше полувека работал он с книгой, и историю русского книжного дела нельзя представить себе, не вспомнив Павла Петровича Шибанова.

Я познакомился с ним, когда он был уже на закате. Искушенный в книжном деле, познавший книгу на протяжении свыше полувекового общения с ней, он знал о ней все, как знают, скажем, врачи человеческий организм. Свыше полувека занимался он наукой, которая кажется непосвященным чрезвычайно скучной и ограниченной,- библиографией. Библиография - это, помимо прямого ее назначения, наука о судьбе книги. Судьбы книг бывают всякие: трагические, кончавшиеся сожжением или гильотиной - резальным ножом; великолепные по блеску и признанию; горькие по непризнанности; потаенные по редкости и ненаходимости; обидные, когда нераспроданные издания сбывались на вес, или с преувеличенной карьерой, с раздутым успехом, после которого наступали небытие и забвение.

Страсть к описанию книги, к изучению ее судьбы была у Шибанова исключительной. Его "дезидераты", его каталоги за годы работы в "Международной книге", наконец, его оригинальные работы и исследования по книжному делу - это поистине путеводители по лабиринтам русской книги, начиная от палеографического изучения рукописей, первопечатных псалтырей и евангелий, изданных в Кракове или Венеции, и кончая редкими брошюрами начала двадцатого столетия.

Как все книжники, Шибанов был хитер и к чужой любознательности подозрителен. За полувековую свою (74) работу с книгой он узнал и страстотерпцев библиофилов, и высокопоставленных собирателей, вплоть до великих князей, и заслуживающих почтительного уважения просветителей и знатоков, вроде Ефремова или Барсукова, и нуворишей, отдающих дань очередной моде, будь это мода на первые издания классиков, на путешествия или масонские книги. Своим несколько гнусавым, чаще всего скучающим голосом Шибанов редко кого приваживал; приваживал он только тех, в ком жила такая же, как и в нем, страсть к книге. В этом смысле он был достоин высокого уважения.

Я помню, как покойному московскому собирателю И. С. Остроухову я рассказал как-то, что у Шибанова есть в продаже все восемь глав "Евгения Онегина" в обложках и даже неразрезанные. На другой день московский извозчик привез из Трубниковского переулка на Кузнецкий мост длинную, сутулую, знакомую всей старой Москве фигуру Остроухова. Они встретились с Шибановым, как два коршуна над безгласно простертой перед ними добычей - редчайшим по сохранности первым изданием "Онегина". ("Чудный, живой экземпляр",- как образно определил впоследствии грустным, гнусавым голосом Шибанов.)

- Прослышал я,- сказал Остроухов небрежно, как бы говоря о мелочишке,- что есть у вас "Онегин" в главах... мой экземпляр куда-то завалился.

Шибанов только скучающе втянул ноздрями воздух.

- Да есть-то есть,- сказал он неохотно,- только вам, Илья Семенович, такой экземпляр не годится... Вот, может быть, будет у меня экземпляр в марокенчике эпохи,- хитрил и уклонялся Шибанов.

- Ну, это, батюшка, когда еще будет! - сказал Остроухов резко.- Вы мне этот покажите.

Боже мой, как медлил Шибанов, как не хотел выпустить книгу из рук - не потому, что не желал продать Остроухову, но по благородной жадности книголюба: держать редкость в руках, любоваться наедине, дуть на странички, перелистывая их, а главное - описать в каталоге экземпляр, описать так, чтобы потомки вспоминали, какой экземпляр "Онегина" был в шибановских руках... А описывать он умел - он был книжной сиреной. Слюнки текли у собирателей, когда они читали шибановские аннотации и постскриптумы. "Экземпляр (75) в роскошном светло-зеленом сафьяне с английским обрезом (золотая головка)",-мурлыкал он. "С суперэкслибрисом владельца,- приперчивал он,- с атласными форзацами". Или еще последнюю приправу: "Одно из прелестных иллюстрированных изданий начала XIX столетия". "Подносной экземпляр от автора",-живописал он в другом случае. "Экземпляр исключительной сохранности, необрезанный, с сохранением печатных обложек". Иногда, щеголяя точностью, он добавлял: "Экземпляр хорошей сохранности, только лишь на нижнем поле первых трех листов два незначительных желтых пятнышка, произошедших от времени, свойства бумаги и типографской краски".

Со вздохом он достал экземпляр "Онегина", и цепкие костлявые руки безнадежно ухватили добычу: Остроухов бил с лету, как кобчик. Но тут случилось непредвиденное обстоятельство: нужной суммы у Остроухова с собой не оказалось.

- Да я оставлю за вами,- сказал Шибанов облегченно.

Остроухов мрачно рылся в стороне в своем большом кошельке. Шибанов сохранял невозмутимый вид, дожидаясь только, когда он снова сможет запрятать "Онегина".

- Сто рублей я вам завтра завезу,- сказал Остроухов с усилием.

Он спрятал книжки в карман, и извозчик, дожидавшийся у дверей магазина, повез обратно в Трубниковский переулок согнутую, костистую фигуру Остроухова. Шибанову сразу стало скучно, день для него померк.

- Ну куда же вы ставите книжку! - сказал он кому-то несвойственным ему высоким и раздраженным голосом.