Друзья Мамеда - [41]

Мы подождали Петровича. Он вскоре вышел. Руки у него были забинтованы. В это же время появился и Гамид. Он приехал вместе с Леней, и его пропустили на второй этаж. Там он ждал, пока врачи осматривали Леню, но самого Леню он увидел только тогда, когда его везли на специальной каталке в палату. Но поговорить с ним Гамиду не удалось.

Ребята в общежитии ждали нас с нетерпением. Все сразу набросились с вопросами. Валя больше не плакала. Зина рассказывала, что сказал врач, и повторяла:

— Я обязательно стану донором.

А я думал: «Было бы хорошо, если бы у Лени оказалась моя группа крови. Мы бы тогда с ним стали кровными братьями. И был бы Леня для меня старшим братом».

В это время в общежитие пришел Коля. Он еще днем уехал в город по каким-то делам и не знал, что произошло на заводе. Он вошел веселый и с порога закричал:

— Эй, друзья, чего нос повесили? Или у нас не ударная команда, а похоронная?

Девочки замахали на него руками. А Зина подошла к нему и стала шепотом рассказывать обо всем, что у нас случилось.

XIV

Дни летели один за другим очень быстро. Мы не заметили, как прошла весна, хотя здесь, в Сибири, она наступает значительно позднее, чем у нас. Даже в городе воздух пахнет землей и еловой смолой. На юге у нас у весны другие запахи. И вообще сибирская весна медленная. То кажется, она совсем уже прогнала зиму. Стаял снег, улицы залиты солнцем, по небу плывут светлые тихие облака. То вдруг налетит снеговая туча, дохнет холодом. И люди, уже снявшие валенки и шубы, торопливо бегут по улицам, поеживаясь и поднимая повыше воротники.

Близится май. Город украшают к празднику. У нас на заводе тоже идет подготовка к праздничным дням. В комитет комсомола когда ни заглянешь — полно народу. Обсуждаются предварительные итоги соревнования. Ребята, вошедшие в комиссию, придирчиво проверяют все показатели, спорят, что-то доказывают. Иногда страсти так разгораются, что какая-нибудь сторона приглашает Петровича, чтобы он высказал свое мнение о работе той или иной бригады, рассудил спорящих. Каждому ведь хочется, чтобы его бригада вышла на первое место. Работают все добросовестно. Да и как можно иначе? На фронте наши бойцы продолжают теснить фашистов. Скоро Гитлеру капут и в самом деле. И наша стройка движется к концу.

Леня все еще в больнице. Он поправляется, чувствует себя неплохо. Хочет домой. Но его еще не выписывают. Прошлый раз, когда мы у него были, он смеялся и шутил с нами. А когда мы собрались уходить, вдруг загрустил. А потом тряхнул длинными волосами, которые отросли у него за время болезни, и сказал с загоревшимися глазами:

— Вы сейчас пойдете. И я с вами. Побуду хоть денек, а потом посмотрим.

— Как же ты в халате по городу пойдешь? И в трамвае?

— А я чью-нибудь шинель надену сверху. Стану в середине, и вы меня прикроете. Только до дому добраться, а там все…

— Никуда ты не пойдешь, — решительно сказала Валя.

В последнее время она разговаривает с Леней так, как будто он маленький, а она его старшая сестра. И Леня подчиняется ей. И сейчас он тоже глядит на нее виновато и бормочет:

— Ну что ты, что ты, Валя… Ведь я уже здоров. Ну, хочешь, докажу? Ребята, у кого ремень есть? — спрашивает он, и мы все смеемся, вспомнив его прежнюю забаву.

К Лене мы ходим часто. Теперь хорошо: можно прийти всей гурьбой. Леня выходит в больничный садик, и мы сидим на скамейке и разговариваем. Раньше, когда он лежал в палате, к нему пускали только по одному человеку. Да и то ненадолго, чтобы не утомлять его. Мы все приходили по очереди. Только Валю пускали без очереди. Все не сговариваясь говорили ей: «Ну, ты иди первая, а потом я». И сидела Валя у Лени дольше, чем мы. Кровь свою Лене нам давать не пришлось. В ту ночь в больнице нашлась нужная ему кровь. Я жалел об этом. Очень мне хотелось, чтобы Леня стал моим старшим братом. Но раз уж так получилось, то все равно хорошо, что Леня мой друг. Каждый раз, как я прихожу к нему, он радостно улыбается и говорит:

— Ну, как дела, комиссар? Рассказывай.

И я рассказываю. Потому что новостей много. И все новости хорошие. А от радостных вестей человек скорей поправляется. Это давно уже известно.

— Придешь, не узнаешь нашего корпуса, — говорю я Лене. — Его уже остеклили. Установили вентиляторы. Воздух свежий, прохладный. Не надо подставлять лицо под струю кислорода. — Я рассказал Лене, как тогда Петрович заметил нас за этим занятием и как нам влетело. Теперь кажется, что это все было давным-давно.

Леня смеется:

— Представляю себе Ису и Гамида. Подышать, значит, захотели? Вот умора! А Петрович, значит, всыпал им по первое число? Представляю.

В следующее свое посещение я опять сообщаю Лене:

— Идут побелочные работы. Белят и красят стены. Котел-барабан оделся в белый известковый покров. Он теперь будто в гипсовой рубахе.

Леня кивает головой. Ему понятно. И я теперь тоже знаю, что означает слово «гипс». На соседних с Леней кроватях лежат другие больные. У кого рука в гипсе, у кого нога. Вот прыгает на костылях молодой парень. Нога у него согнута в колене и кажется, что он с трудом таскает ее за собой — громоздкую и неуклюжую. Но врач обещает, что все заживет и парень будет ходить по-прежнему.