Друзья из берлоги - [23]
– Есть ли в вашей биографии какие-нибудь курьезы?
– У кого их нет. В 1945 году после войны два месяца я служил во Франкфурте начальником полиции. Представляете меня в полицейской форме с оружием?!
– А приходилось ли вам стрелять во время войны?
– Да. Один раз. Я служил ветеринаром в Польше, и пришлось однажды пристрелить больную лошадь…
– Мы плывем сейчас в лодке по Волге. На каких реках вам так же вот пришлось побывать? И какие районы Земли вы еще хотели бы видеть?
– Для меня уже много воды утекло… Я видел Конго, Нил, Гудзон, Амазонку, Ганг, Миссисипи. Ну и реки поменьше – Рейн, Сену, Темзу… Желание видеть новое не притупилось. Но в мои годы планы приходится строить с оглядкой. Все же хочется побывать в Арктике и на юге Китая, в провинции Сычуань – интересное для зоолога место…
– А житейская гавань… Куда вас тянет после дороги?
– У меня две такие пристани. Ферма в окрестностях Франкфурта-на-Майне. И домик в Аруше – это Восточная Африка. Там недалеко у кратера Нгоро-Нгоро похоронен мой сын…
– Я видел его могилу. Видел памятник и надпись на нем. И тогда еще собирался спросить о вашем понимании жизни и мироздания.
– Жизнь для меня существует только в этом реальном мире. В бога я никогда не верил. Я думаю, каждый естествоиспытатель, да и просто человек, хорошо понимающий механизмы природы, не ищет бога. Я страстно люблю природу. В меру сил стремился постичь ее тайны и уберечь от зла. Она питает мой ум и сердце.
– Общаясь с животными, приходилось ли вам рисковать?
– Приходилось. Но, поверьте, когда мы едем в автомобиле, мы рискуем в десятки раз больше. Я знаю на память цифры статистики: каждый 150-й из существующих автомобилей убивает человека, каждый 60-й ранит. Леопарды и львы – безобидные существа в сравнении с этим «зверем». Но, конечно, постоянно общаясь с животными, иногда и рискуешь. Кинооператора американку Маргарет Лайн в прошлом году убил молодой слон, когда она попыталась получить уникальные кадры. У меня вот палец носит следы зубов: неосторожное обращение с шимпанзе. Зубы у этих бестий, как у леопарда, а ума больше. Леопарду протяни палку – он в нее вцепится, обезьяна же хорошо понимает: надо хватать за руку.
Профессор Б. Гржимек на Волге.
– Велики ли, по-вашему, шансы сохранить на Земле уголки дикой жизни и диких животных?
– Не могу сказать, что эта проблема относится к числу легко разрешимых. Все зависит от нашего благоразумия, от нашей энергии, от нашей, наконец, веры, что сделать это возможно. Предпринятые усилия обнадеживают. Для примера вспомним хотя бы возрожденных в вашей стране соболя и сайгу.
– Есть у вас, наверное, любимое животное.
– Люблю лошадей. С них я начинал свои исследования. И сейчас вот на старости лет завел нескольких скакунов арабской породы… Есть у меня и еще одна слабость – обезьяны. И уж коли зашел разговор о любви (смеется) – человек тоже симпатичное млекопитающее.
– Этот приезд в Москву надо считать деловым?
– Отчасти. К повторному изданию готовятся две моих книги. И я кое-что уточнял с переводчиком.
Фото автора. 31 июля 1976 г.
Капитанская пашня
Его сестра работает у нас в редакции. Лет двенадцать назад на столе у нее я увидел фотографию симпатичного моряка. «Это кто же?» – «Это брат Женя…» В тот день я заочно познакомился с Капитаном.
Он плавает тридцать лет. Был матросом, старпомом, штурманом. Шестнадцать лет плавает капитаном.
Когда в этом звании он впервые поднялся на мостик «Бердянска» и прислал фотографию сухогруза, наша Наталья немедленно взялась наводить справки о городке Бердянске и кораблях-сухогрузах. Скоро я уже знал: «Женя ввезет табак из Мексики…»
Потом Женя возил удобрения из Ростока, жесть из Японии, шкуры из Буэнос-Айреса, возил уругвайскую шерсть, кубинский сахар, дальневосточный лес. По рассказам Натальи, «Бердянск» представлялся мне главным негоциантом мира. Я знал не только все порты земли, куда «Бердянск» заходил, но также и то, какие грузы моряки любят, а каких даже побаиваются.
Иногда брат шутил. «Скажи друзьям-журналистам, пусть слово швабра забудут. Швабры на кораблях теперь нет. По рассказам Наташи, я понял также, что на «Бердянске» не бьют склянки, а драют рынду, что, к огорчению Капитана, слово веревка вытесняет теперь на флоте доброе слово конец, иллюминатор небрежно зовут окном, акока – поваром. «Подкоп под традиции», – жаловался Капитан.
По черточкам с Наташиных слов я узнавал моряка, выраставшего до поступления в Херсонскую мореходку на московском дворе. Я чувствовал, как человек любит море, как дорожит капитанской честью и как преданно любит все дорогое, что оставляет на берегу. Я мечтал познакомиться с Капитаном.
В этом году весной на обычный вопрос: «Какие вести с морей?» – Наташа сказала:
– Женя в Москве. Ищу для него кирзовые сапоги.
– ?
– Собрался в целинный совхоз.
– ?
– Сказал, что едет на сев…
Мы встретились с Капитаном, когда он «отсеялся». За чаем в доме, на корабле в ленинградском порту и у костра над речкой Парицей, возле Гатчины, много было говорено о морской службе, о самом море, о том, чем живет человек, расставаясь надолго с родными, с Родиной, просто с землей.
