Друзья и соседи - [42]

А ведь поначалу всё было хорошо, даже замечательно. Юрка отлично сдал экзамены и был принят в театральное училище. Мать поздравила сына, отец подарил ему бритву «Спутник», директор училища высказался о Юрке в столь высоких и обнадёживающих выражениях, что Анна Евгеньевна живо представила себе будущего артиста Юрия Сорокина на сцене театра. Она уже видела его в роли Гамлета. «Быть или не быть?» вопрошал Гамлет, и зрительный зал молчал, позволяя принцу датскому ответить на волнующий его вопрос.

В первый же день, явившись домой из училища, Юрка принёс новенький студенческий билет. И уже после того как мать всласть налюбовалась этим документом, подтверждающим принадлежность её сына к волшебному миру искусства, Юрка спокойно сообщил, что весь первый курс, и он в том числе, выезжает в Березовский район помочь колхозникам убрать картофель.

Анна Евгеньевна безмолвно опустилась на диван. Может быть, Юрка пошутил? Нет, он сказал истинную правду, и это было ужасно. Служителей муз бросали на картошку.

Наутро, облачившись в брезентовую куртку и в резиновые сапоги, Юрка в бодром расположении духа отбыл в Березовский район. Что же касается Анны Евгеньевны, то она с момента отъезда сына начисто лишилась душевного покоя.

Прошло целых двенадцать дней, как Юрки нет дома. Сегодня воскресенье. Она подошла к окну. Конец сентября, осенняя хмурь. Стекло исчертили косые полоски дождя. В такую погоду самое милое дело сидеть дома. Впрочем, эгоистично позволять себе думать об этом, когда именно сейчас в далёком Березовском районе её Юрка, Гамлет, стоит по колено в сырой земле и копает картошку…

Анна Евгеньевна растолкала мужа.

— Вставай!.. Уже девять часов.

Игнатий Васильевич открыл глаза и потянулся.

— Ах, Анюта-Анюта, какой сон не дала досмотреть. Можешь представить — я, Мохов и Каретников, секретарь партбюро, поехали на рыбалку. Рассвет, вода блестит. Закинули мы удочки, поплавки тут же р-раз!.. Подсекаю — и, можешь представить, вот такая щука!..

— Видишь, что тебе снится — рыбалка, прогулка. Ты Юрке насчёт трудовых процессов всё разъяснял, а сам норовишь посмотреть что полегче. А Юрка сейчас, наверно, в поле. Погода как назло. Дождь.

— Картошку, конечно, лучше копать, когда сухо.

— Смотрю я на тебя, Игнатий, и, клянусь честью, поражаюсь. Поражаюсь твоему спокойствию. Юрке семнадцать лет…

— Скоро восемнадцать.

— Он ещё мальчик.

— Я этому мальчику бритву подарил.

— Он слабый совсем.

— Слабый?.. А ты видела, когда они волейбольную площадку делали, он такое вот бревно волок на себе, и ничего.

— Тебе всё — ничего.

— Правильно. Я в его годы, мамочка, вкалывал от зари до зари и, как видишь, устоял. Не согнулся.

— Я одного понять не могу — зачем будущих артистов на такую работу посылать? Они ж не агрономы, не мичуринцы, они ж люди искусства.

— Ну и что?.. Я где-то читал, что народный артист Хмелёв в юные годы работал то ли в Сормове, то ли ещё где, в общем, на заводе. И что — помешало это ему стать большим артистом?

— Может, не помешало, но и не помогло.

— Напрасно так думаешь. Артист — это художник. А художник обязан знать жизнь и труд, и людей, и то, что творог не из ватрушек добывают.

— Я смотрю — очень ты сознательный. Чем так красиво рассуждать, ты бы поехал Юрку подменил.

— Нет, мамочка, так дело не пойдёт. Он своё отработает и приедет. А тогда, пожалуйста, может приступать: «Карету мне, карету! Пойду искать по белу свету…»

Анна Евгеньевна вздохнула:

— Ну хорошо, а если я достану справку от врача, что ему это дело противопоказано?

— Если такую справку достанешь — его сразу же снимут с работы…

— Да?..

— Врача снимут, — пояснил Игнатий Васильевич, — за обман.

— Ну ладно, с тобой говорить — как с глухим дуэты петь. Имей в виду, я найду ход, не беспокойся. Прилетишь из Челябинска через три дня — Юрка тебя встречать будет.

— Если ты это сделаешь, Анюта, учти — отвезу Юрчу обратно. Лично отвезу и попутно так ему всыплю, что он после сидячие роли стоя играть будет!..

Игнатий Васильевич улетел в понедельник на рассвете. В тот же день Анна Евгеньевна вызвала с завода шофёра Лёшу.

— Лёша, — сказала Анна Евгеньевна, — у меня к вам личное дело. Вы Юрку нашего знаете?

— Пока не знаком. Ведь я недавно с Игнатием Васильевичем.

— Это неважно. Юра поступил учиться на артиста.

— На киноартиста?

— На театрального.

— Это похуже, но тоже неплохо.

— Так получилось, Лёша, что наш сын уже две недели выступает не в своей роли. Его послали на картошку.

— Ну что ж, я считаю, роль неплохая. Современная роль.

— Лёша, вы знаете, где Березовский район? В этом районе есть колхоз «Знамя труда». Поезжайте туда, найдите студента Юрия Сорокина, помогите ему там немножко — и обратно, вместе с ним.

— А вдруг его не отпустят!

— А вы объясните — отец в командировке, мать больна, то, сё, пятое, десятое…

Лёша почесал в затылке:

— М-да… Игнатий Васильевич в курсе?

— Его в это дело посвящать совершенно необязательно. Он приедет, а сын дома.

Спустя два часа, получив из рук Анны Евгеньевны письмо и ворох домашней снеди, Лёша выехал в Березовский район.

Одолев семьдесят километров асфальтового шоссе за час с небольшим, Лёша свернул на просёлок. Дорогу размыли осенние дожди, и ехать пришлось медленно, почти со скоростью пешехода. В колхоз Лёша добрался к вечеру. Разузнав, как доехать до поля, Лёша ещё с полчаса петлял по просёлку и остановил машину у дороги.