Леонид Караханович Гурунц
Баллада о верности
Отара овец спускалась с гор, с летних пастбищ, на зимовку в низины. На полдороге старший чабан вдруг обнаружил, что нет его лучшей сторожевой собаки.
— Карабаш! — звал чабан собаку.
Эхо далеко отдавалось в горах, а собака не отзывалась.
«Наверное, издохла» — подумал чабан. Собаки, чувствуя свою кончину, уходят от хозяина.
Погоревал, погоревал чабан, а там и забылось. Через несколько дней после пропажи собаки чабан не обнаружил своей бурки. Должно быть, позабыл на летней стоянке. Чабан пожалел и о бурке.
Ранней весной колхозное стадо снова поднялось в горы на летний отгон. И здесь чабан увидел свою бурку, а возле нее Карабаша, пропавшую собаку. Чабан понял всё: собака осталась сторожить бурку.
Вокруг бурки вся трава была измята и обгрызена. И сама собака была другая, остались от неё кости и кожа, да клочьями торчала бурая свалявшаяся шерсть.
— Карабаш! — кинулся к собаке чабан, доставая из сумки хлеб.
Но собака не приняла ни хлеба, ни ласки. Она отчуждённо ощерила жёлтые зубы. Потом ушла, поджав хвост, не оборачиваясь на зов.
Она не простила обиды.
Ада Лишина, Олег Лишин
Жулик
Светлой майской ночью нас разбудил выстрел и отчаянный собачий визг. Выскочив на улицу, Сергей увидел, что его Жулик с мордой, залитой кровью, крутится на одном месте. В воздухе ещё не рассеялся запах пороха. Сергей упал возле ослепшей собаки и, обхватив её руками, заплакал.
С Жуликом я был знаком уже два года — с тех пор, как подружился с его хозяином. Помню дождливую осеннюю ночь, когда к нашей лесной избушке подошёл медведь. Его, наверное, интересовала лошадь, закрытая в небольшой конюшне. Четыре собаки с визгом забились под нары, а Жулик сильным прыжком распахнул дверь и исчез.
Схватив ружья, мы выскочили за собакой. Рядом с избой в кромешной тьме слышался яростный лай. Мы бросились туда, но лай стал быстро удаляться и вскоре затерялся в шуме дождя и реки…
Спустя полчаса за дверью послышалось царапанье. Открыли — на пороге появился Жулик, мокрый, грязный. Он отряхнулся, окатив нас водой, молча постоял и улёгся у порога.
Эта история повторялась раза три и каждый раз одинаково: собаки прятались в избушке, и только Жулик, заслышав приближение зверя, вылетал на улицу и гнал его прочь.
После очередного переполоха мы сняли с морды Жулика клок медвежьей шерсти. Напасть на медведя в одиночку, да ещё и в темноте, решится не каждая промысловая лайка, не раз охотившаяся на медведей. А у Жулика такого опыта не было. Зато он ухитрялся останавливать для охотника лося в такое время зимы, когда собаки с трудом пробивают себе дорогу даже по лыжне. Другие собаки могли потерять уходящую «верхом» — по вершинам деревьев — белку или куницу, ошибаться, облаивая «пустое» дерево, с которого зверёк уже ушёл, но на мерный, чуть глуховатый лай Жулика можно было идти уверенно: зверь или птица здесь.
Я не раз слышал от старых охотников, что собака нередко приобретает черты характера своего хозяина. Если это так, то Жулика можно считать прекрасным примером. Азартный на охоте, безрассудно смелый, он становился надёжным другом тех, кто сумел завоевать его доверие.
Внешность Жулика была самой заурядной. Он напоминал скорее дворнягу, чем лайку. Красили его только глаза — карие, ясные, со спокойным и внимательным выражением.
И вот теперь эти глаза залиты кровью, изуродованы, обожжены выстрелом в упор. Больше они не засветятся по-человечьи, когда вечером у костра пёс положит голову тебе на колени. Какой-то мерзавец или просто трус сделал это подлое дело.
…Жулька постепенно привыкал к слепоте, стал реже натыкаться на предметы. У него появилась манера на бегу высоко поднимать лапы, чтобы не споткнуться. Мы с женой взяли его к себе: Сергею в тайге он больше не мог быть помощником. Словно поняв, в чём дело, Жулик с первого же дня признал наш дом своим. Целыми днями он лежал у калитки, подставив зимнему солнцу изувеченную морду. Характер у него стал мягче.
Прежде он неохотно позволял ласкать себя, только сам изредка, в виде привета, ткнётся на бегу носом в ладонь и промчится дальше. Теперь же он по нескольку раз в день подходил к кому-нибудь из нас, трогал лапой и терпеливо ждал, когда его погладят. В остальном пёс не изменился. Он остался таким же драчливым и задиристым, и собаки по-прежнему отступали перед ним. Как и раньше, он не терпел посторонних людей около своего дома и не обращал на них никакого внимания в любом другом месте, пока его не задевали. Но, ослепнув, он чувствовал приближение чужих гораздо раньше, чем остальные собаки.
Казалось, Жулик примирился со своей участью. Он не пытался уходить за Сергеем в лес на работу, как раньше. А приходя в дом Сергея, ласкался и охотно брал угощение, но неизменно уносил его к нашему дому и только здесь съедал. Какие мысли бродили в рыжей лобастой голове?
И вот однажды Жулик исчез. Поиски ничего не дали. Шли дни, за окнами шумела тайга, мела метель, а Жулька всё не появлялся. Мы потеряли всякую надежду.