Дружина окаянного князя - [57]

Боярин Елович с грустью посмотрел на то, как приглашённый на трапезу человек по имени Ульян поедает предложенные яства.

– Вкусно? – спросил боярин Елович.

– Весьма, боярин, – ответил Ульян, прекрасно понимая, что Елович себе такого позволить не может, так как здоровье у боярина сильно пошатнулось, – так говори, зачем позвал меня?

– Ну как не позвать? Ты кушай, кушай, вон медку хлебни. О делах после поговорим! – ласково и по-отечески проговорил боярин Елович.

Спустя некоторое время Елович испытывающе посмотрел на Ульяна и затем медленно достал небольшой мешочек с серебром. Глаза у гостя хищно загорелись. Когда Елович бросил ему мешочек, тот на лету поймал его.

– Благодарствую, боярин.

– За службу платить надо, Ульян. Ты кушай, кушай!

– Я всегда готов служить вам и никаким злодейством ради наполнения своей мошны не побрезгую, – со смехом проговорил Ульян, засовывая себе в рот жирный кусок мяса.

– Всё для блага государства, – безразлично проговорил боярин Елович, – мне вот за боярином Тальцом присматривать надобно! Нужен мне человек возле него, чтобы меня обо всём оповещал.

– Это будет стоить дороже, боярин, – произнёс Ульян.

Елович злобно посмотрел на него. Совсем обнаглел этот проходимец! Стыд потерял. Теперь ещё и повышения платы требует.

– Знаю. Только вот смотри, мне нужны явные доказательства того, что Талец ближника князя Путшу отравил.

Ульян кивнул и после хотел было уже подняться, раскланяться и покинуть терем боярина, но Елович резко взял его за руку и удержал на месте. Их разделял стол, но видно было, что гость испугался.

– А ты, Ульян, смотри, не забывай, кому служишь. Не забывай. Я ведь за каждым здесь присматриваю и на каждого управу найду. Ясно тебе, бродяга? Смотри, не думай, что ты в безопасности. Пока я скажу, что ты в безопасности – можешь за жизнь свою не переживать, но вот коли ты провинишься передо мной, то всё, можешь сам себе глотку перерезать. Иди!

Ульян встал, поклонился боярину и вышел, а Елович отодвинул от себя тарелку, с которой так ничего не съел.

Эх, если бы и вправду он был тем, кто на всех управу найти может. Конечно, за себя постоять Елович был в силе и обидеть его дураков в Киеве не было, но чувствовал боярин, что хватка его слабеет. Ещё недолго, и вовсе станут к нему относиться как к старцу. Елович понимал, что Талец только и ждёт, когда он глаза закроет. Много лет они были с ним вместе. Теперь-то он понимал, что надо было задавить этого змеёныша, пока он был ещё маленьким. Пожалел. В молодости обед, бывало, с ним делил, а теперь приходится видеть, как этот негодяй нашёптывает князю Святополку, что он, Елович, уже старик и что поручить ему уже ничего нельзя. А что хуже, так это то, что можно и не благодарить и не одаривать своего верного человека. Путша вон и вовсе князю говорил, что он, Елович, заодно с Борисом.

Боярин поднялся и хлопнул в ладоши. В трапезную вошла челядинка и принялась убирать со стола, а Елович стал молиться. Конечно же, если бы никто его не видел, он и не подумал бы перекреститься, но сейчас нараспев читал молитву.

Закончив, Елович посмотрел на челядинку, которая протирала стол.

– Тебя как звать?

– Анастасия.

– А по-человечески, ну, в смысле, по-нашему.

– А родители мне дали одно имя. Славянского не дали. Братья мои по два имени имеют, а я вот только одно.

– А крестили тебя когда?

Девушка пожала плечами, словно не понимая вопроса, а после ответила:

– Ну, наверное, через несколько недель после того, как я родилась.

Во как, качая головой, подумал Елович. Дожил до того времени, когда вокруг меня живут люди, которые уже родились в вере Христовой. Она небось ни одного оберега в жизни не носила и идола не видела. Даже имя у неё только одно – христианское.

– А вот когда мы крестились, то тогда ещё никто и подумать не мог, что доживём до того дня, когда уже будут взрослыми те, кто ещё не родился. Но видишь – Вера Христова воссияла.

Анастасия улыбнулась, поклонилась боярину и, закончив свою работу, покинула трапезую.

* * *

Боярин Елович после вышел во двор и плюнул на промёрзшую землю. Всё. Лето и даже осень кончились, наступает зима. Вот так, может, и осталось мне, размышлял Елович, недель сто жить, ну, может, двести, а из них половина – холод, вьюги, дожди. Хоть в Тмутаракань перебирайся к князю Мстиславу.

Елович вышел со двора и пошёл по улицам Киева к терему Тальца. Люди, видя боярина и ближника князя, кланялись ему. Он, проходя мимо храма, снял шапку и перекрестился. Пусть все видят, какой я набожный, подумал Елович. Тут он услышал откуда-то из подворотни крик:

– Убийца! Убийца князя! Чтоб ты сдох!

Елович закрутил головой, грозно осматриваясь. Кто посмел его, боярина, убийцей назвать? Вот времена! Ну и испортят же всякие пакостники настроение. Сам Елович о том, что он убил князя Бориса, ни разу не вспомнил, и когда ему сейчас об этом напомнили, то это вызвало у него только досаду.

Никудышным был бы князем этот Борне, подумал Елович, продолжая свой путь. Князь должен жаждать власти, а не ждать, когда она к нему словно спелое яблоко упадёт.

Подойдя к терему боярина Тальца, Елович со злобой подумал, что отстроился этот никудышный по сути человечек не хуже, чем он. А что самое подлое, так крышу в тереме справил специально повыше, чем у него, и крыльцо явно сделал чуть больше. А всё потому, что делает не своим умом, а сначала посмотрит, что Елович построит, а после делает чуть-чуть побольше. И вправду, хоть в лесу терем строй от таких вот.