Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти - [47]

Чья-то мощная рука схватила его за лодыжку и оттащила назад. Друсс с усмешкой подал ему веревку. Эскодас мигом обмотал ее вокруг пояса, а другой конец привязал к мачте. Друсс прямо-таки наслаждался бурей. Обезопасив себя, Эскодас оглядел палубу. Поэт цеплялся за не слишком надежные поручни правого борта, а высоко на мостике боролся с рулем Милус Бар, пытаясь вывести судно из бури.

Еще одна мощная волна прокатилась по палубе. Правые поручни хрустнули, и Зибен скользнул к самому краю. Друсс отвязался и встал. Эскодас закричал на него, но тот то ли не услышал, то ли не обратил внимания. Падая и снова поднимаясь, Друсс пробежал по вздымающейся палубе к разбитому борту, стал на колени и втянул Зибена обратно.

Позади них человек, подстреливший дельфина, пытался привязаться к железному кольцу на палубе. Корабль снова стал торчком. Стрелок покатился по палубе, врезался в Друсса и сбил его с ног. Удерживая Зибена одной рукой, Друсс протянул другую несчастному лучнику, но тот уже исчез в бушующей бездне.

Почти в тот же миг солнце пробилось сквозь тучи и дождь стал утихать, а море успокаиваться. Друсс вглядывался в воду. Эскодас отвязался и встал, пошатываясь. Он подошел к Зибену и Друссу. Поэт был белым как мел.

— Никогда больше не выйду в море, — заявил он. — Никогда!

— Спасибо тебе, Друсс, — протянул руку Эскодас. — Ты спас мне жизнь.

— Пришлось, парень, — хмыкнул Друсс. — Ты единственный человек на борту, способный заставить нашего сказителя лишиться дара речи.

С мостика спустился Бодасен.

— Это был безумный поступок, дружище, — сказал он Друссу, — но ты молодец. Я люблю наблюдать храбрость в людях, которые сражаются на моей стороне.

Вентриец пошел дальше, пересчитывая уцелевших, и Эскодаса проняла дрожь.

— Сдается мне, мы потеряли не меньше тридцати человек.

— Двадцать семь, — сказал Друсс.

Зибен подполз обратно к краю палубы, и его вырвало в море.

— Ну, скажем, двадцать семь с половиной, — подытожил Эскодас.

Глава 4

Молодой император спустился с крепостной стены и зашагал вдоль набережной в сопровождении своих офицеров. Адъютант Небучад шел рядом с ним.

— Мы можем держаться еще много месяцев, государь, — сказал Небучад, щурясь от блеска императорского золоченого панциря. — Стены здесь высокие и толстые, а катапульты не позволят вторгнуться в бухту с моря.

— Стены не помогут, — покачал головой Горбен. — Нас здесь менее трех тысяч, а наашанитов в двадцать раз больше. Видел ты когда-нибудь, как тигровые муравьи нападают на скорпиона?

— Видел, государь.

— Они облепляют его со всех сторон — вот так же  неприятель будет штурмовать Капалис.

— Мы будем стоять до последнего, — пообещал один из офицеров.

— Это мне известно, — с гневом в темных глазах обернулся к нему Горбен. — Но смерть не принесет нам победы — верно, Ясуа?

— Да, государь.

Горбен прошел по обезлюдевшим улицам мимо заколоченных лавок и пустых трактиров, направляясь к зданию городского совета. Советники давно покинули город, и дом стал штаб-квартирой ополчения. Горбен прошел к себе, жестом отпустив офицеров и двух выбежавших навстречу слуг — один с золотым кубком, полным вина, другой с надушенным, смоченным теплой водой полотенцем.

Оставшись один, император скинул сапоги и швырнул на стул белый плащ. Перед большим, выходящим на восток окном стоял дубовый письменный стол, заваленный картами и шпионскими донесениями. Горбен развернул самый большой лист — карту Вентрийской империи, сделанную по приказу его отца шесть лет назад.

Император разгладил пергамент, с неприкрытой яростью глядя на чертеж. Две трети империи теперь захвачены врагом. Горбен вспомнил дворец в Нусе, где родился и вырос. Дворец стоял на холме над долиной, над белым мраморным городом. На его постройку ушло двенадцать лет — более восьми тысяч рабов трудились там, поднося блоки гранита и мрамора, стволы кедра, дуба и вяза королевским плотникам и каменщикам.

Из всех городов Нуса пала первой.

— Клянусь всеми богами ада, отец, я проклинаю тебя! — прошипел Горбен. Старый император сократил армию, полагаясь на то, что границы будут защищать его могущественные сатрапы. Но четверо из девяти сатрапов предали его и открыли дорогу наашанитам. Тогда император собрал войско, но полководец из него оказался аховый. Горбену говорили, что сражался он храбро, но иного новому императору сказать и не могли.

Новый император! Горбен подошел к серебряному зеркалу на дальней стене. Там отразился красивый юноша с напомаженными душистым маслом черными волосами и глубоко посаженными темными глазами. Лицо у него сильное, но император ли он? «Способен ли ты одержать победу?» — спросил он себя мысленно, зная, что слуги могут подслушать каждое его слово. Золоченые латы и плащ уже двести лет служат императорскому дому — но это всего лишь мишура. Суть в человеке, который их носит. «Что за человек ты?» Горбен разглядывал в зеркале широкие плечи и тонкую талию, мускулистые ноги и сильные руки. Это тоже мишура — оболочка души.

«Что ты за человек? Мужчина ли ты?»

Преследуемый этой мыслью, он вернулся к столу и, положив на него локти, снова воззрился на карту. На ней углем была прочерчена новая линия обороны: Капалис на западе, Лариан и Эктанис на востоке. Горбен отшвырнул карту. Под ней лежал план портового города Капалиса. Четверо ворот, шестнадцать башен и одна стена, которая по дуге тянется от моря на юге к северным утесам. Ее длина — две мили, высота — сорок футов, а обороняют ее три тысячи человек, в большинстве своем зеленые новобранцы, не имеющие ни лат, ни щитов.